— Вот вы где, — сказал он. Это был Оловянников. — Недурно устроились… — Он тоже бросился в шезлонг и потянулся. — Черт его знает, что в редакцию передавать, — пожаловался он. — Смутно… Смутно все… С трудом пробился к Воронину, просил написать хоть несколько слов для «Известий» — нет, отказался. Преждевременно… Александр Витальевич, вы что-нибудь знаете о теории единого поля?
— Знаю только, что ее еще нет. К чему это вы?
— Воронин вскользь упоминал — у него какие-то свои взгляды… Представляю себе магнетизм. Могу с некоторым умственным напряжением представить гравитационное поле. Но что за поле возникло вокруг черного столба? Что за горизонтально действующее притяжение?
— Горизонтальное притяжение, — задумчиво повторил Кравцов.
— Знаете, что очень тревожит Воронина? Ионосфера. Скоро, он говорит, столб достигнет ионосферы, и еще что-то хотел сказать, но переглянулся с Токунагой и замолчал. Что же он хотел сказать, по-вашему?
— Не знаю. — Кравцов поднялся.
— Спать пойдешь? — спросил Али-Овсад.
— Хочу с Ворониным поговорить.
— Бесполезно, Александр Витальевич, — сказал Оловянников. — Он у Токунаги, все ученые там, совещаются. Лучше подышите свежим воздухом.
Кравцова разбудил гулкий пушечный выстрел. Он бросился к иллюминатору. Темное небо было сплошь в грозовых тучах. Сверкнула молния, снова загрохотал протяжный громовой раскат. Стакан на полочке умывальника, медные колечки портьер отозвались тоненьким дребезжанием.
Кравцов поспешно оделся и побежал на спардек. У борта, обращенного к плоту, толпились люди. Они тревожно переговаривались, и раскаты грома то и дело покрывали их слова.
Обычно в это время над океаном сияло голубое утро, но теперь было похоже, что стоит глухая полночь. Казалось, все тучи мира тянулись к черному столбу. Пучки молний вырывались из туч, били в столб, только в столб, и небо раскалывалось от нараставшего грохота.
Фантастическое зрелище! Вспышки молний освещали неспокойный океан, и он казался светлее низкого сумрачного неба, и на горизонте белые клинки вели дьявольскую дуэль у столба, окутанного паром.
Хлынул ливень.
Кравцов увидел Брамулью, протолкнулся к нему. Толстяк вцепился руками в фальшборт, губы его шевелились.
— О, Сант-Яго ди Баррамеда, — бормотал он. — Черная мадонна монтесерратская…
Штамм, безмолвно и неподвижно стоявший рядом, повернул к Кравцову бледное лицо, кивнул.
— Ну и гроза! — крикнул Кравцов. — Никогда такой не видел…
— Никто такой грозы не видел, — ответил Штамм. Удар грома заглушил его слова.
«Фукуоку» изрядно клало с борта на борт. Цепляясь за поручни, Кравцов пошел к трапу, спустился в коридор, постучал в каюту Уилла. Откликнулся незнакомый голос. Кравцов приоткрыл дверь, тут судно накренилось, и он влетел в каюту, чуть было не сбив с ног японца в белом халате.
— Простите, — прошептал он и посмотрел на Уилла.
Уилл лежал на спине, выставив костистый подбородок, глаза его были закрыты. Врач тронул Кравцова за руку, сказал что-то непонятное, но Кравцов и так понял: надо уйти, не мешать. Он кивнул и вышел, притворив дверь. За дверью звякнуло металлическое.
По коридору быстро шла Норма Хэмптон. Волосы у нее были как-то наспех заколоты, на губах ни следа помады.
— Не входите, — сказал ей Кравцов. — Там врач.
Она не ответила, не остановилась. Без стука вошла в каюту Уилла.
Кравцов постоял немного, прислушиваясь. Глухо ревела гроза, из каюты не доносилось ни звука. «Надо что-то делать, — билась тревожная мысль, — надо что-то делать…»
Он сорвался с места, побежал. В ярко освещенном салоне завтракало несколько японцев из судовой команды, Воронина здесь не было. Токунаги тоже.
— Не знаете, где Воронин? — спросил Кравцов, и один из моряков сказал, что Воронин, возможно, в локационной рубке.
Кравцов по крутому трапу поднялся на мостик. Дождь колотил по спине, обтянутой курткой, по непокрытой голове. На мгновение Кравцов остановился. Отсюда, сверху, картина грозы представлялась ему еще фантастичней. Внизу бесновался океан, буро-лиловое небо полосовали изломанные молнии, рябило в глазах от пляски света и тьмы. Пахло озоном. Мостик уходил из-под ног.
По стеклу локационной рубки струились потоки воды. Кравцов рванул дверь, вошел.
Здесь, зажатые серыми панелями приборов, работали двое японцев в морской форме, гравиметрист Юра и Воронин. Мерцал зыбким серебром экран локатора, по нему ползла светящаяся точка.
Воронин мельком взглянул на Кравцова, кивнул и снова уставился на развертку локатора…
— Виктор Константинович… — Кравцов смахнул ладонью дождевые капли со лба. — Одну минутку…
— Сейчас некогда. Попозже.
— Макферсону плохо. — Кравцов повысил голос. — Эта гроза и качка…
— Насколько я знаю, у него дежурит врач.
— Надо отвести судно подальше от столба. Воздух здесь буквально насыщен электричеством.
Воронин не ответил. Он просматривал ленту с записью, поданную Юрой.
Воронин резко повернулся на стуле и, выдернув из гнезда телефонную трубку, набрал номер.
— Это… миссис Хэмптон? Говорит Воронин. Врач у вас? Попросите его… Каково состояние Макферсона? — Некоторое время он слушал, сняв очки и закрыв глаза. — Благодарю вас.
Щелкнул зажим, приняв трубку на место. Воронин встал, подошел к Кравцову.
— Кажется, ты прав, — сказал он. — Ладно, мы примем меры.
Секунду или две они смотрели друг другу в глаза.
— Нам нужно поговорить. Ты не находишь? — спросил Кравцов.
— Непременно поговорим, Саша. Только не сейчас. Я дам тебе знать, когда освобожусь немного. Извини, Саша.
«Фукуока-мару», отведенный подальше, снова лег в дрейф. Гроза продолжала реветь над океаном. Молнии взяли черный столб в кольцо, они непрерывно били в него со всех сторон. Кто-то заметил шаровую молнию: огненный сгусток энергии, разбрызгивая искры, плыл над волнами, повторяя их очертания.
В десятом часу утра от «Фукуоки» к плоту отплыл катер — в нем отправилась группа добровольцев, среди них был и Чулков. Возглавлял группу Юра — он получил от Воронина подробные инструкции, где и какие приборы ставить.
— Опасно, — сказал Али-Овсад. — Разве нельзя подождать, пока гроза кончится?
Но всеведущий Оловянников объяснил, что ждать бессмысленно: гроза пройдет не скоро.
Добровольцы в защитных костюмах поднялись на плот и установили стационарные приборы, снабженные автоматическими радиопередатчиками. Теперь в локационной рубке «Фукуока-мару» треугольные перья самописцев выписывали на графленых листах дрожащие цветные линии. Вычислители обрабатывали поступающую информацию. Ученые непрерывно совещались.
Тревожно было в те дни на «Фукуока-мару». Приходили суда с непонятными грузами, и журналисты изнывали от любопытства. Зачем, например, доставили целую партию сухих батареек разного вольтажа, для чего ученые их выписали?
А как-то ранним утром на сумрачном горизонте возник черный силуэт ракетоносца. Это был английский «Дэйнджерес». Его расчехленная ракетная установка угрожала небу. От «Фукуоки» немедленно отправилась моторка, к вечеру небо начали распарывать огненные мечи ракет. Одна за другой срывались они с балок «Дэйнджереса», на мгновение будто замирали в воздухе среди грозовых разрядов и устремлялись вверх, оставляя длинный газовый след.
— Ничего особенного, — отвечал Штамм наседавшим журналистам. — Ракеты несут вверх капсулы для изучения некоторых космофизических факторов. Это все, что я могу вам сообщить, господа.
Затем появилось советское океанографическое судно «Академик Вернадский». Оно несколько дней простояло вблизи «Фукуоки», опуская в океан глубоководную исследовательскую аппаратуру.