«Ах, счастливы только безумные, так как они утратили чувство действительности».
VI
Известно, какой была его ужасная агония, длившаяся восемнадцать месяцев. Были отобраны воспоминания слуги, ухаживавшего за Мопассаном в лечебнице Бланша, впечатления друзей, навещавших его в больнице; не раз воспроизводилось то, что можно было напечатать из наблюдений его врачей[454].
Впрочем, ясность в этом вопросе появилась лишь после смерти Мопассана. С минуты покушения на самоубийство, получившей огласку, мало-помалу воцарилось молчание вокруг человека, ставшего теперь пациентом психиатрической лечебницы. Кружок друзей передавал друг другу сведения, за которыми кто-нибудь из них ходил в лечебницу Бланш. Эдмон де Гонкур тщательно заносит их в свой дневник и несколько торжествующим и соболезнующим тоном отмечает успехи безумия; сквозь строки угадывается месть писателя более счастливому сопернику, месть литературного аристократа просто писателю. Особенно характерна следующая заметка:
«Четверг 24 января 1892 г. — Одна газета всерьез упрекает меня в недостатке чувствительности, в виду того, что я еще жив, или, по крайней мере, если я жив, то в том, что я не сошел с ума, как Мопассан»[455].
Далее, с обескураживающей точностью воспроизводит он все подробности, которые передавались ему врачами о состоянии Мопассана: всего чаще собирал он их в салоне принцессы Матильды.
«Среда, 3 февраля. — Сегодня вечером у принцессы получены дурные вести о Мопассане. По-прежнему думает, что его посолили. — Уныние и возбужденность. — Считает себя объектом преследования со стороны врачей, поджидающих его в коридоре, чтобы впрыснуть ему морфий, капельки которого производят у него в мозгу дырки. — Упорная мысль о том, что его обкрадывают, что слуга украл у него шесть тысяч франков — шесть тысяч франков, которые через несколько дней превращаются в шестьдесят тысяч франков.
Среда, 17 августа. — В вагоне железной дороги в Сен-Гратьен, в то время как газеты заявляют об улучшении здоровья Мопассана, Ириарт передает мне разговор, бывший у него на днях с доктором Бланшем. Мопассан, по его словам, целый день разговаривает с воображаемыми личностями, исключительно с банкирами, с биржевыми маклерами и денежными людьми. Доктор Бланш прибавил: «Меня он уже не узнает; он называет меня доктором, но для него я безразлично какой доктор, я уже не доктор Бланш».
И он набросал печальный портрет Мопассана, говоря, что в настоящее время у него лицо типичного сумасшедшего, с блуждающим взглядом и опущенными углами рта.
Понедельник, 30 января 1893 года (за пять месяцев до смерти). — Доктор Бланш, бывший сегодня вечером на улице Берри (у принцессы Матильды), только что говорил со мною о Мопассане; он дал нам понять, что больной начинает превращаться в животное»[456].
Мы произвели в неприкосновенности эти сообщения, услужливым распространителем которых сделался Эдмон де Гонкур, так как, невзирая на недоброжелательство, которое в них сквозит, они довольно точно сходятся с показаниями врача, идущими из другого источника. Следует отметить, что Эдмон де Гонкур ни разу не посетил Мопассана за время его пребывания в лечебнице Бланша. Следовательно, за личными воспоминаниями об этом периоде следует обращаться не к нему.
В лечебнице Бланша Мопассан занимал отдельный павильон, с окнами, выходившими во двор и в парк; комната его была украшена видами Флоренции, которые один из почитателей Мопассана хранит как священные реликвии[457]. К нему были приставлены двое слуг, сопровождавших его и во время прогулок; им мы обязаны несколькими любопытными подробностями о последних минутах Мопассана. Припадок безумия, после которого вопрос о его поступлении в лечебницу доктора Бланша стал решенным, был чрезвычайно сильным, но коротким. Один из лечивших его врачей, доктор Мерио, писал в феврале 1892 г.: «Ваш дорогой больной, вопреки газетным сообщениям, чувствует себя физически хорошо и уже несколько дней как ест. Духовное состояние его все то же»[458]. Мопассана лечили три врача-психиатра: Бланш, Мерио и Франклин Гру. Двое последних заносили свои наблюдения в тетрадь, находившуюся после смерти писателя в руках графа Примоли; итальянский журналист Дьего Анжели ознакомился с ней и извлек из нее многие подробности для своей статьи о последних месяцах жизни Мопассана. Опубликование этой статьи причинило много горя госпоже де Мопассан, и она горячо протестовала против нескромности журналиста.