Космолеты разошлись, расположившись в линию на расстоянии десяти тысяч километров друг от друга. Этого было достаточно для точной пеленгации сигналов сейчас и для локации приближавшегося корабля, очередь которой настанет очень скоро.
Когда корабль Вийайи в первый раз приблизился к терпящему бедствие звездолету, гийанейцы, по интенсивности его передачи, пришли к выводу, что он остановился. При вторичном приближении они установили, что звездолет движется им навстречу. Это могло означать одно – космический корабль падает на Солнце.
Если бы он не падал, а летел, если на нем работают двигатели, встреча с ним спасательной эскадрильи прoизошла бы значительно раньше.
Звездолет падает!
Зная, хотя и приблизительно, время начала этого падения, не трудно было вычислить, какой скоростью он будет обладать к моменту встречи с эскадрильей. Ошибка порядка несколько сотен километров в секунду роли не играла.
Эскадрилья Стоуна могла маневрировать, как ей угодно.
Оставалось терпеливо ждать нужного момента.
Точная скорость корабля Вересова будет установлена буквально на днях. Весь маневр подхода и техника снятия с него экипажа были детально разработаны еще на Земле, перед вылетом.
– В сущности, – сказал Стоун, – мы уже выполнили свою задачу. Все остальное чистая формальность.
– Сколько времени потребует эта «формальность»? – спросила Муратова.
– Думаю, что никак не больше месяца.
– По земному или нашему времени?
– Сейчас это одно и то же. Разве вы забыли, что мы почти не движемся?
– Положим, движемся, – заметил командир флагманского космолета. – И не так уж медленно.
– Марина спрашивает о времени.
– В смысле времени – конечно.
– А когда мы сможем увидеть их в телескоп? – задала Марина второй вопрос.
– На это лучше меня ответит ваш друг.
Стоун имел в виду Сергея Синицына. Марина была единственным пассажиром на космолетах, не имеющим никакого дела, и, чтобы ей было не так скучно во время длительного полета, Сергея назначили в состав астрономической группы флагмана.
В кают-компании его сейчас не было.
– Спрошу у него, – сказала Марина. Она вышла из кают-компании и прошла на обсерваторию.
Последние месяцы она сильно мучилась нетерпением и возрастающей тревогой. Единственная из всех членов экипажей трех космолетов, Марина почему-то допускала, что на корабле Вересова могла произойти трагедия. Видимо, это объяснялось тем, что только у нее, если не считать Сергея, который смотрел на все оптимистически, на терпящем бедствие звездолете находились двое людей, самых дорогих для нее в мире. Спасательная экспедиция была для нее личным делом. В таких случаях люди всегда мнительны.
Работа передатчика корабля Вересова ни о чем не свидетельствовала, ведь это был автомат, он мог работать даже в том случае, если на борту не осталось ни одного живого человека.
С момента аварии Марина ни на мгновение не забывала о том, что прошло почти семь лет. Очень многое могло случиться за это время.
Как ни странно на первый взгляд, на Земле не только поняли, что именно произошло на корабле, но и правильно догадались о роли бывших хозяев звездолета. Пример лунной базы помог прийти к этому выводу. Разумеется, все это было только догадкой, не более, только впоследствии выяснилось, что догадка верна, а пока все люди на Земле и на космолетах спасательной эскадрильи просто верили в нее. В том. числе и Марина Муратова. Но если для ее товарищей роль «Мозга навигации» заключалась в том, что звездолет потерял способность самостоятельно двигаться, для нее это стало постоянной тревогой
– а вдруг это не все! А что, если «Мозг» имел еще и другую задачу?
Стоун знал о ее мыслях и пытался доказать, что никакого вреда людям «Мозг навигации» причинить не мог, но успеха не добился. Марина продолжала тревожиться. И по мере приближения к цели все сильнее.
Ей казалось, что если она увидит звездолет своими глазами, в объективе телескопа, внутренний голос подскажет, находятся ли в нем живые люди или нет.
Это было наивно, но упорно держалось в ней, вопреки разуму.
Она знала, что никакие внешние признаки не могут подсказать ничего, иллюминаторов на корабле не было, а если бы и были, их освещенность ни о чем не говорила бы, так же как и работа передатчика.
Но она помнила, как месяца три назад кто-то вы сказал соображение, что Вересов и его помощники знают тот минимальный срок, который необходим для организации спасательных работ и после которого можно ожидать приближения земных космолетов. А раз так, они должны догадаться включить прожекторы, суммарный свет которых даст возможность заметить корабль на расстоянии, недоступном для визуального наблюдения его самого. Мощность прожекторов велика, а экономить энергию Вересову ни к чему, его корабль все равно обречен на гибель.
Марина не сомневалась, что Вересов поступит именно так.
Скорее бы увидеть хоть это! Ведь прожекторы не могли гореть все семь лет! Их свет – доказательство жизни!..
На обсерватории находился один Синицын. Он сидел, наклонившись над экраном телескопа, пристально всматриваясь в его матовую поверхность, и не услышал шагов, пока Марина не подошла вплотную. Тогда он поднял голову и посмотрел на нее. – Видимо, все-таки показалось, – сказал он.
– Что показалось, Серенький?
«Серенький», или «Серый», было шутливым прозвищем, которым иногда называли Сергея Синицына самые близкие ему люди.
– Показалось, что очень далеко мелькнул огонек.
– Прожектора? – у Марины перехватило дыхание.
– Прожекторов! – поправил Сергей. – Один не может быть виден на таком расстоянии. Но, увы, мне только показалось.
– Ты в этом уверен?
– В чем? В том, что показалось? Нет, не уверен. Ведь они могут включать их периодически. И это более рационально. Неподвижный свет труднее заметить на фоне звезд. Я хотел сказать – постоянный.
– Так смотри же! Смотри!
– Я и так смотрю уже два часа, не меньше.
Он снова склонился к экрану.
Она знала его слишком хорошо, чтобы не заметить: астроном чем-то встревожен. И не потому, что замеченный им огонек больше не появлялся, это было легко объяснимо. Существовала другая причина и, видимо, достаточно серьезная.
Он что-то бормотал, но что именно, Марина не могла разобрать.
И вдруг Сергей резко подался вперед.
– Вот опять! Видишь? Он показал пальцем в левый верхний угол экрана. Марина ничего не видела, кроме неподвижных точек звезд.
– Погас!
Сергей откинулся на спинку кресла.
– Значит, не показалось, – сказал он. В его голосе не было ни радости, ни удовлетворения, скорее тревога.
– В чем дело, Сережа?
Он не ответил ей. Повернувшись вместе с креслом к стоявшему рядом радиофону, нажал на клавишу. Появилась внутренность чей-то каюты, тотчас же заслоненная головой Веретенникова, старшего астронома флагманского корабля.
– Женя, – сказал Синицын, – зайди-ка сюда. Два раза в течение двух часов я наблюдал кратковременную вспышку, видимо, очень сильного источника света. Впечатление – свет искусственный!
– Где?
– В том-то и дело, что не там, где надо. Примерно на десять градусов левее и выше оси.
– Сейчас приду. Продолжай наблюдение! Положи на экран координатную сетку.
– Положена.
Экран радиофона погас.
– В чем дело? – повторила Марина.
– Ты же слышала! Этот огонь совеем не там, где должен находиться корабль Вересова.
– И что из этого следует?
– Пока ровно ничего. Надо проверить. Но не могли мы так ошибиться! Продольная ось космолета направлена прямо на Вересова.
– Его еще не видно.
– Это не имеет значения. Данные пеленгации обработаны достаточно тщательно. Ошибки в десять градусов быть не может.
– А когда мы сможем увидеть самый корабль? – задала Марина вопрос, ради которого и пришла на обсерваторию.
– Не раньше, как через неделю.
– Я так устала ждать! – вздохнула Марина. – Теперь скоро.
– Ты скажи, как только это случится.