Иенсен все стоял. И по-прежнему не произносил ни слова. Хозяин осушил второй стакан и со стуком поставил его на стол. Руки у него дрожали.
– Ну, действуйте, действуйте, – сказал он, покорившись судьбе. Значит, ничего не поделаешь. Значит, придется все это оставить.
Он еще раз подошел к шкафу и возобновил прежние манипуляции со стаканом.
Иенсен раскрыл блокнот и достал авторучку.
– Когда вы ушли оттуда? – спросил он.
– Осенью. Десятого сентября. Этот день я никогда не забуду. И время, которое ему предшествовало, тоже нет.
Это было страшное время, не лучше, чем нынешний день.
– Вы досрочно ушли на пенсию?
– Попробуй не уйди. Они меня заставили. От хорошего отношения, ни от чего другого. У меня даже есть медицинское заключение. Они все предусмотрели. Порок сердца, сказали они. «Порок сердца» – это звучит. Хотя на самом деле я был здоров как бык.
– А размер пенсии?
– Месячное жалованье. Я до сих пор такую получаю.
Господи, ведь для них это гроши по сравнению с теми суммами, которые они выплачивают налоговым инспекторам. Кстати, они в любой момент могут прекратить выплату. Я ведь подписал бумагу.
– Какую бумагу?
– Они называют это объяснительной запиской. Ну, признание своего рода. Вы, наверно, его читали. Отказ от этого дома, где мы находимся, и от всех денежных средств.
Они заверили меня, что это чистейшая проформа, что они в жизни не воспользуются моей запиской без крайней необходимости. Я, конечно, никогда не строил иллюзий. Я
только не думал, что крайняя необходимость наступит так скоро. Я долго уговаривал себя, что они не посмеют привлечь меня к ответственности, не решатся на открытое судебное разбирательство, не пойдут на скандал. Я сижу у них на крючке, а это добро, – он обвел рукой вокруг себя, –
вполне вознаградит их за все затраты, как ни велика покажется сумма на первый взгляд.
– А точнее?
– Около миллиона. Скажите, а я непременно должен это вспоминать? Устно… и здесь… у меня?
– Все наличными?
– Нет, примерно половину. Да и то в рассрочку на много лет. А вторую половину…
– Да, да?
– Вторую выплатили стройматериалами, транспортом, рабочей силой, бумагой, конвертами… Этот паразит все просчитал, бьюсь об заклад, что он просчитал даже скрепки, клей и тесьму для папок.
– Кто?
– Мерзавец, который оформлял эту историю. Их любимчик, их цепной пес, господин директор издательства.
Их самих я и в глаза не видел. Они не желают пачкать руки, сказал директор. И никто ничего не узнал. Это нанесло бы концерну невосполнимый ущерб, сказал директор. Дело было как раз перед выборами. Я догадывался, что им важно только переждать, пока пройдут выборы.
Говоря это, он все тер и тер лицо носовым платком.
Платок уже весь посерел и вымок.
– А что вы хотите со мной сделать?
– Когда вы перестали там работать, вам был вручен диплом, своего рода поздравительный адрес?
Хозяин вздрогнул.
– Был, – вяло сказал он.
– Будьте любезны, покажите мне его.
– Сейчас?
– Вот именно.
Хозяин встал пошатываясь, привел в порядок выражение лица и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся с дипломом в руках. Диплом был вставлен под стекло в золотую рамку. На нем стояли подписи шефа и издателя.
– Должен быть еще один лист, первый, где ничего не написано. Куда вы его дели?
Хозяин растерянно воззрился на Иенсена.
– Понятия не имею. Наверное, выбросил. Помнится, я просто отрезал его, когда заказывал рамку.
– А поточнее не можете сказать?
– Не могу, но скорей всего я его действительно выбросил. Да, да, теперь припоминаю. Отрезал. Отрезал и выбросил.
– Ножницами?
– А чем же еще? Конечно, ножницами.
Он глянул на диплом и взмахнул рукой.
– Какой обман! – простонал он. – Какое гнусное лицемерие, какой подлый обман!
– Да, – согласился Иенсен.
Он захлопнул блокнот, сунул его в карман и встал.
– До свиданья.
Хозяин вытаращил глаза.
– А когда вы… вернетесь?
– Не знаю, – сказал Иенсен.
Юнец за это время не переменил позы, но сейчас он изучал в журнале гороскопы и даже проявлял при этом некоторые признаки интереса.