Голос у него был звучный, но неуверенный, и руки дрожали.
– Значит, это вы написали письмо? – спросил Иенсен.
– Ну да, я же сознался. И давно сознался, черт побери.
– Когда вы его отправили?
– В воскресенье.
– В какое время дня?
– Вечером. Точно не помню.
– До девяти или после?
– По-моему, после. Я же вам сказал, что не помню точно.
– Где вы составляли письмо?
– Дома.
– Здесь?
– Нет, у родителей.
– На какой бумаге?
– На обыкновенной, белой.
Голос его обрел твердость, он даже взглянул на Иенсена с некоторым пренебрежением.
– На бумаге для машинки?
– Нет, получше. На обрывке какого-то диплома.
– А где вы его взяли?
– Известно где – в издательстве, их много там валяется.
Сотрудники, которые уходят по собственному желанию или получают под зад коленкой, награждаются перед уходом такими дипломами. Описать, как он выглядит?
– Не стоит. Где вы его нашли?
– Вам говорят, в издательстве.
– А точнее?
– Ну, валялся он, валялся, понимаете? Наверно, брали его для образца или еще зачем-нибудь.
– На столе?
– Может, и на столе. – Он задумался. – А может, на полке, не помню.
– Когда это произошло?
– Несколько месяцев назад. Хотите верьте, хотите нет, но я почти ничего не помню. Вот ей-богу. Одно могу сказать: не в этом году.
– И вы взяли его с собой?
– Да.
– Для шутки?
– Нет, я думал устроить хорошенький бенц.
– Что устроить?
– Ну, бенц. Это тоже вроде шутки. Выражение старое.
– А какой именно шутки?
– Да мало ли какой! Подписаться выдуманной фамилией, приклеить на первой странице голую девку и отправить какому-нибудь идиоту.
– А когда у вас возникла идея написать письмо?
– В воскресенье. Делать было нечего. Я и решил устроить у них небольшой переполох. Только ради забавы.
Я даже и не думал, что они всерьез этим займутся.
С каждой минутой голос его становился тверже и уверенней. Но вдруг он просительно добавил:
– Ну откуда я мог знать, что начнется такая петрушка?
У меня и в мыслях не было.
– Каким клеем вы пользовались?
– Своим собственным. Обычный клей.
Иенсен кивнул.
– Покажите мне ваше удостоверение личности.
Тот достал его сразу. На удостоверении стояло шесть красных пометок, все перечеркнуты синим.
– Задерживать меня не к чему. Я и так уже три раза подвергался принудительному лечению.
Иенсен вернул ему документ.
– А она нет, – добавил гитарист и кивком головы указал на дверь соседней комнаты. – Если разобраться, вы сами и виноваты во всем. Мы вас дожидались с прошлой ночи, а чем еще прикажете заниматься, пока ждешь? Терпеть не могу сидеть без дела. Бедная девочка.
– Она что, ваша невеста?
– Пожалуй, так.
– Она здесь живет?
– Обычно. Она правильная девка, душевная, только возни с ней много. У нее немножко устаревшие взгляды. А
уж темперамент – прямо вихрь, если только вы понимаете, что я имею в виду.
Иенсен кивнул.
– Скажите, если бы дядя… если бы они не были так снисходительны и не сняли иск, о каком наказании могла бы идти речь?
– Такие вещи решает суд, – ответил Иенсен. И закрыл блокнот.
Его собеседник достал сигарету, закурил, спрыгнул с подоконника и стоял теперь, бессильно привались к стене.
– Иногда вытворяешь черт-те что, – пробормотал он. –
Счастье еще, что мне везет в жизни.
Иенсен спрятал блокнот в карман и поглядел на дверь.
– А перед тем как наклеить буквы, вы рвали газету?
– Ну, разумеется.
– И вырывали из нее буквы?
– Да.
– А не вырезали? Ножницами?
Гитарист быстрым движением потер переносицу, затем провел пальцами по бровям, наморщил лоб и только после этого ответил:
– Точно не могу сказать…
– А вы попытайтесь.
Пауза.
– Не припомню.
– Откуда вы отправили письмо?
– Отсюда. Из города.
– Точнее.
– Ну, сунул в какой-то ящик.
– Точнее. Где он находится?
– А я почем знаю?
– Значит, вы не знаете, где вы опустили письмо?
– Сказал ведь, что в городе, а где точно, я не помню.
– Значит, не помните?
– Смешно было бы запоминать такие глупости. В городе полно почтовых ящиков, верно ведь?
Иенсен не ответил.
– Верно ведь? – переспросил гитарист, повышая голос.
– Верно, верно.
– Вот видите.
– Но зато вы, конечно, помните, в какой части города это произошло?