Иенсен предъявил свой служебный значок и шагнул к столу.
– Шеф издательства?
Мужчина в шелковом галстуке отрицательно помотал головой и отступил от стола, легкими поклонами и энергичными жестами указывая в сторону окна. Его улыбка как-то не соответствовала первому впечатлению.
Белокурый сполз со стула и неслышными шагами приблизился к Иенсену. Торопливо и энергично пожав руку Иенсену, он кивнул на письменный стол:
– Вот оно.
Конверт был белый, ничем не примечательный. На нем были наклеены три марки, а в нижнем левом углу – ярлычок «Срочное». В конверте лежал лист бумаги, сложенный вчетверо. Как адрес, так и текст письма были склеены из отдельных букв, а буквы вырезаны из какой-то газеты.
Бумага была чрезвычайно высокого качества, и формат ее казался не совсем обычным. Подняв письмо кончиками пальцев, Иенсен прочел:
«Чтобы отомстить за совершенное вами убийство в
здание заложен мощный взрывной заряд с часовым меха-
низмом ровно в четырнадцать часов двадцать третьего
марта произойдет взрыв невинные не должны постра-
дать».
– Она, разумеется, не в своем уме, – сказал блондин.
Просто-напросто душевнобольная.
– Да, мы пришли к такому заключению, – сказал мужчина в галстуке.
– Или это попросту немыслимо глупая шутка, – сказал блондин. – И пошлая к тому же.
– Может быть, и так, вполне может быть, – поддержал мужчина в галстуке.
Блондин бросил на него равнодушный взгляд и сказал:
– Это наш директор. Первый директор издательства. –
И после короткой паузы добавил: – Моя правая рука.
Лицо директора расплылось в улыбке, и он наклонил голову. Вероятно, это означало признательность, но может быть, он захотел спрятать лицо по каким-то другим соображениям. Ну, например, из скромности, почтения или самолюбия.
– У нас есть еще девяносто восемь директоров, –
уточнил блондин.
Комиссар Иенсен взглянул на свои часы: 13:19.
– Насколько я понял, господин шеф, вы сказали «она».
Есть ли у вас основания предполагать, что отправительницей была женщина?
– Как правило, меня называют просто «издатель», –
сказал блондин. Он обогнул стол, сел в кресло и закинул на подлокотник правую ногу. – Оснований у нас вроде бы нет.
Просто сказалось так. Ведь кто-то же составил это письмо.
– Вот именно, – сказал директор.
– Вопрос только – кто? – сказал блондин.
– Совершенно справедливо, – заключил директор.
Улыбка сбежала с его лица, сменившись глубокомысленными складками на переносице.
Издатель закинул на подлокотник также и левую ногу.
Иенсен снова взглянул на часы: 13:21.
– Здание надо эвакуировать, – сказал он.
– Эвакуировать? Исключено. Нам пришлось бы тогда остановить все работы, и, может быть, часа на два. Вы понимаете, что это значит? Вы имеете хоть малейшее представление, во сколько это нам обойдется? – И, повернувшись вместе с креслом, блондин вызывающе посмотрел на того, кто был его правой рукой. Директор издательства с молниеносной быстротой распустил складки по всему лбу и, бормоча что-то себе под нос, начал быстро прикидывать на пальцах. Человек, который хотел, чтобы его называли издателем, окинул директора холодным взглядом и вернул кресло в исходное положение.
– Минимум семьсот пятьдесят тысяч. Вы понимаете?
Три четверти миллиона. Как минимум. А может быть, в два раза больше.
Иенсен еще раз прочел письмо. Глянул на часы: 13:23.
Издатель продолжал:
– Мы издаем сто четыре журнала. Все они печатаются в этом доме. Их общий тираж превышает двадцать один миллион экземпляров. В неделю. И для нас самое главное –
напечатать и разослать их без промедления.
Выражение его лица вдруг изменилось. Просветленный синий взор упал на Иенсена.
– В каждом доме нашей страны каждая семья ждет свой журнал. Наши журналы одинаково интересны для всех –
для принцессы и для жены лесоруба, для крупнейшего общественного деятеля или деятельницы и для самых униженных и отверженных, если бы таковые у нас имелись, – словом, для всех.
И после короткой паузы:
– А дети, все эти милые малютки…
– Малютки?
– Да, девяносто восемь из наших журналов предназначены для детей.
– Серийные выпуски, – уточнил директор.
Блондин наградил директора неблагосклонным взором, и лицо у него снова изменилось. Досадливо повернувшись в кресле, он взглянул на Иенсена: