Вырванная с мясом из потолка висячая лампа была втоптана в кучу испражнений…
Половицы расщеплены топором, обои сорваны, пробиты пулями, железные кровати сведены смертельной судорогой, голубые сервизы обращены в осколки, металлическая посуда — кастрюли, сковородки, чайники — доверху заполнены испражнениями. Непостижимо обильно испражнялись повсюду: во всех этажах, на полу, на лестницах — сглаживая ступени, — на столах, в ящиках столов, на стульях, на матрасах, швыряли кусками испражненний в потолок. Вот еще записка: «Понюхай нашава гавна ладно ваняит».
В третьем этаже — единственная уцелевшая комната. На двери записка: «Тов. Камандир».
На столе — ночной горшок с недоеденной гречневой кашей и воткнутой в нее ложкой…
Руины моего дома и полуторадесятинный парк с лужайками, где седобородый Короленко засветил однажды в Рождественскую ночь окутанную снегом елку… Вырастет ли когда-нибудь на этом пустыре столбик с памятной дощечкой, на которой вряд ли смогут уместиться все имена?..»[168]
Очень напоминает поведение охраны в доме Ипатьева. Просто один к одному. Об этой особенности революции Горький напишет Ленину: «…революцию нельзя делать при помощи воров…»
Это не просто группа деклассированных людей, примкнувших к революции. Это тот основной социальный слой, который, как говорится, определял ее физиономию. Они как никто соответствовали целям и духу революции: уничтожать враждебный класс и разрушать, дабы из руин соорудить новый мир. Разрушали, надо сказать, очень усердно.
Вспомните крылатые ленинские лозунги: «Грабь награбленное!», «Кулаком — в морду, коленом — в грудь!».
На такое в первую очередь были способны именно подобного рода люди — целый слой по необъятной России («непаханая целина»). К ним обращался Главный Октябрьский Вождь. В таком деле интеллигенция и впрямь не была нужна, даже более того, подозрительна — по причине отказов и протестов против такого характера преобразования общества.
Именно поэтому Горький написал, что нельзя делать революцию с помощью воров и без интеллигенции. Именно от революции он сбежит в октябре 1921 г. сначала в Берлин, а потом на Капри.
А где было спастись всей России?..
И вся эта орда (без каких-либо духовных устоев, принципов, даже традиционной веры отцов в Бога) примется крушить, разваливать и уродовать налаженную жизнь.
Пение «Интернационала» будет им в этом очень помогать: сразу один просветленный взгляд на происходящее.
Своими знаменитыми лозунгами «Грабить и бить в морду», своей проповедью неприятия интеллигенции, вседозволенности во имя святой революции Ленин снимет с этих людей всякие моральные обязательства. У них эти обязательства и так были весьма условны, в зачаточном состоянии. Отрицание ценностей этого мира, водка, презрение к другой жизни, дремучее невежество, безродность, враждебность ко всему вне их, инстинкты вместо чувств.
Голой и беззащитной предстанет перед ними Русь…
Но и то правда, с самого дна жизни, трущоб и одного неизбывного горя поднимались люди. К счастью, свету и зажиточной жизни приобщались. А самое главное — давали ей свой разворот и свое понимание.
И дали!
И пальнули!
Аж до 90-х годов все того же печально-трагического столетия долетел стон!..
Если бы умнейший и энергичнейший из красных профессоров, товарищ Гойхбарг, обладал провидческим даром (мог заглядывать в будущее и читать его без затруднений), он не стал бы гробить время на сочинение обвинительного заключения. Возможно, он был идеалистом, но ведь не до такой степени, дабы приуготовлять себя и своих товарищей (согласно сценарию «женевской» твари) к роли предателей и врагов социалистического Отечества. Ну не беспределен же идеализм большевиков, хотя встречались и такие: раздирают на куски, позорят жену, полувзрослых дочерей, а они славят «женевских» умельцев и вождей. Это уж своего рода мазохисты. Размазывали плевки и кровь, благодарно заглядывали в глаза: «Слава Сталину! Слава партии!»
168
Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Т. 1. Международное литературное содружество, 1966.