Выбрать главу

— Так почему же мы так медленно двигаемся? — повторил свой вопрос Антонио.

— Мы должны идти одним строем, — терпеливо продолжил дон Алонсо, — корабли Армады должны держаться вместе. Такова тактика — разбить строй подобного рода чрезвычайно сложно. Представь, сто пятьдесят кораблей на море одним единым строем. Вклиниться в него практически невозможно. Отставать корабли не должны, иначе отставшие становятся легкой добычей врага, — де Лейва вздохнул, — поэтому мы ждем отбившихся от строя. Некоторые суда текут, другие попросту не способны идти быстро.

25 июля 1588 года

Погода продолжала радовать. В каютах плескалось вино в бокалах, трюмы были заполнены бочками со свежими мясом и рыбой. Конечно, не одного Антонио раздражал медленный ход каракки, но растянувшийся на многие мили флот не мог наращивать скорость. Очередной приказ герцога Медина-Сидония строго-настрого запрещал отбиваться от общего строя, как по причине сильного отставания, так и по причине слишком быстрого хода. Огромные галеасы и гукоры старались изо всех сил не отставать, но их все равно время от времени ждали: то ломался руль, то течь становилась такой сильной, что, не устранив ее, судно все равно не могло идти дальше.

Небольшие связные корабли шныряли взад-вперед, передавая приказы герцога от армады к армаде, от корабля на корабль. Попытка герцога удерживать дисциплину среди несчетного количества человек приносила свои плоды, но и не давала возможности быстро решать многие вопросы. Любые проблемы жестко приказано было обсуждать с Медина-Сидония. Никакого самоуправства — иначе казнь. Командующим армадами и капитанам оставалось лишь бурчать проклятия себе под нос…

26 июля 1588 года

— Вот оно! — Антонио вскочил с кровати, быстро оделся и выскочил из каюты.

Волны обрушивались о борт, покусывая нижнюю палубу, и судя по всему пытаясь достать верхнюю. Несмотря на раннее утро, солнца видно не было. Тучи покрывали небо, грозно нависая над кораблем. Куда ни глянь — черное небо до горизонта, сливающееся с чуть менее черным морем. Цвет воды, в солнечные дни переливавшийся от бирюзового к светло-голубому, сейчас возле корабля был темно-синим, а дальше становился еще темнее. Мрачного оттенка, зловещего.

Каракка, хоть и была велика и строилась именно с целью противостоять сильным волнам, перекачивалась с боку на бок немилосердно. Антонио привычно расставил ноги пошире, пытаясь удержать равновесие. Тошнило уже не так сильно, как во время первых штормов.

— Привыкаю, — кивнул он себе, — и то хорошо.

Мимо прошмыгнул в неизменных шароварах слуга де Вилара. Он метнул взгляд в сторону Антонио и скрылся в проеме, ведущем в каюты, располагавшиеся на нижней палубе.

27 июня 1588 года

Шторм усиливался. Скрип сопротивлявшегося дерева постоянно доносился до ушей Антонио, нервируя и внося сумятицу в душу. Казалось, корабль ожил, страдал, стонал и с трудом выносил постоянную борьбу с волнами. Руль не желал подчиняться капитану. Паруса рвало шквальным ветром. Матросы из последних сил лазили по мачтам вниз-вверх, проклиная всех, кто попадался на язык: Бог, дьявол — уж было им все равно.

— Как дела, дон Алонсо? — Антонио увидел де Лейву, вставшего рядом с ним.

— Идем вперед. Погода вновь должна перемениться, — ответил дон, перекрикивая шум волн и завывание ветра, — но мы потеряли несколько кораблей из виду. Армаду разметало. В прошлый раз мы находились возле берегов Испании. Сейчас дело похуже. Пристать нам некуда.

— Франция? — крикнул Антонио на ухо Алонсо.

— Не примут. Страна расколота на два противоборствующих лагеря. Города, поддерживающие протестантов, нас не примут. Ближайший дружественный порт в Кале. Но и в него мы зайти не сможем, если только болтаться вблизи берега. Раньше не пристать. Французы не станут открыто оказывать нам помощь.

28 июля 1588 года

Прогнозы оправдались. Выглянуло солнце. Осветило оно неприглядную картину — вокруг пусто. Несколько кораблей маячили невдалеке, но они не могли заменить собой всю Армаду. Антонио привык к окружающему его целому лесу мачт. Горизонт спереди и сзади был заполнен кораблями. Только теперь он понял, насколько неуютно стало в одиночестве.