Очутившись вновь на улице, Эйлин внимательно посмотрела Антонио в глаза:
— Ты на мне женишься? — спросила она, потыкав в кольцо на пальце и на церковь.
Он понял. Проглотив комок в горле, Антонио кивнул. Теперь плакать хотелось ему. И не из-за того, что он не хотел жениться на Эйлин, а оттого, что понимал, путь домой для него отрезан будет навсегда.
Неподалеку крестьяне начали играть на странном инструменте зажигательную мелодию. Вокруг них образовалась толпа. Ирландцы лихо отплясывали под музыку. Они будто поставили себе цель взбить грязь под ногами, как сливки. В основном во время диковинного танца двигались ноги: они так шустро поднимали и опускали коленки, что в глазах рябило.
Антонио показал на незнакомый инструмент, пожав плечами.
— Волынка, — по слогам произнесла Эйлин, — волынка.
Слово звучало странно, но красиво. Антонио самого тянуло в пляс. Музыка кружила, завораживала. Темп становился все быстрее. Ноги в башмаках месили грязь. На разлетавшиеся брызги никто не обращал внимания. Те, кто не танцевал, хлопали в такт в ладоши. Рядом с волынщиками сел скрипач. Скрипку Антонио знал. Но никогда он не видел, чтобы на ней так играли. Смычок летал над струнами с безумной скоростью, выдавая энергичные звуки. Музыканты, казалось, тоже готовы были пуститься в пляс. Они сидели, но их ноги отбивали барабанную дробь. Порой они подскакивали на скамейке, со всей силы плюхаясь потом на нее обратно.
Эйлин хлопала и ножкой постукивала по земле. На ее лице играла улыбка. Мысли о доме отпустили Антонио. Он не мог не присоединиться к веселившимся ирландцам. Его ладоши сами собой захлопали, а ноги стали отбивать такт. Он не заметил, как улыбнулся. Антонио улыбался искренне и открыто, пожалуй, впервые за прошедшие полгода.
Иногда на Антонио с любопытством поглядывали. Он был ниже местных мужчин, да и слишком уж темноват. Но Эйлин сделала свое дело: она подстригла его, и черные волосы скрылись под узкой шляпой, яркий костюм и плащ скрывали загорелую кожу. А девушка полностью сливалась с толпой. Сегодня она нарядилась. Вместо серой юбки на ней красовалась зеленая. На плечах лежал вышитый платок. Эйлин вышила на нем цветы всех возможных расцветок и зеленые листья, которые гармонировали с юбкой.
Проголодавшись, они пошли на ярмарку. Свежая рыба, тушеная баранина и свинина, перемешанные с овощами, оладьи и пироги с мясом — чего только не предлагали жители Лавафета отведать! Густое, темное пиво потекло по жилам, согревая и поднимая настроение. Антонио смотрел на свою невесту. Он и не предполагал, что общаться люди могут, лишь обмениваясь взглядами. Ему и Эйлин не требовалось слов, они не писали друг другу любовных писем, не говорили витиеватых слов для выражения своих чувств. Антонио понимал, он стал другим, он стал частью этих людей, суровых и веселых одновременно. Он изменился. Пожалуй, он не превратился в ирландца, но и испанцем уже не был…
Обратная дорога ему показалась недолгой. Стемнело. Закрапал мелкий дождик. Вернувшись домой, Эйлин сразу поставила на стол ужин.
— Когда свадьба? — написал пером на листке бумаги Антонио. Теперь он старался писать, а не искать слова в книгах — так они запоминались лучше.
— Через два дня, — ответила Эйлин.
— Почему я не могу говорить с тобой дома? Нас никто не видит, — написал Антонио волновавший его вопрос.
— Ты должен привыкнуть молчать. Иначе заговоришь случайно, когда придут англичане.
Антонио кивнул.
Прекрасное голубое платье Эйлин шила давно. Оставшиеся два дня она его вышивала. Костюм для Антонио взяли из выходной одежды отца Элейн. Девушке его пришлось перешить под фигуру Антонио, поэтому два дня были посвящены не только вышивке. Зато смотрели они друг на друга в день свадьбы восхищенными взглядами. В волосы девушки были вплетены засушенные цветы, платок из тонкого кружева лежал на плечах. Антонио примирился с юбкой и даже находил, что она ему идет. В церковь они поехали в повозке, которой правил сосед.
Свадьбу праздновали вчетвером вместе с соседями. Они радовались за Эйлин, как за родную дочь, с Антонио говорили громко и четко, что его почему-то очень смешило. Но он их понимал и широко улыбался в ответ.
После ухода гостей Эйлин повела мужа в комнату, которая когда-то служила спальней ее родителям. Большая высокая кровать была застелена льняными простынями, отороченными кружевом. Они встали возле нее, не решаясь раздеться. Первой пошевелилась Эйлин. Она расколола косу и распустила волосы. Они заструились кудрями по спине, до самой талии. Антонио посмотрел в изумрудные глаза жены и притянул ее к себе. Поцелуй получился долгим и страстным…