Таковы индийские комментарии к христианскому учению о Логосе. Является ли это учение, как предполагают индусы, не чем иным, как своеобразной переработкой учения об АУМ’е или нет, — вопрос, выходящий за пределы настоящего очерка. Этот вопрос связан с обширной и в недавнее время разработанной в трудах пр. Винтерница, пр. Гарбе, пр. Урвиха, Раулинсона и др. проблемой о влиянии индийской философии на греческую философию, послужившую, в свою очередь, толчком к развитию идеи о христианском Логосе. Отметим только, что еще кн. С. Н. Трубецкой в своем известном сочинении о Логосе, а также в статьях, помещенных в «Вопросах Философии и Психологии» («Учение о Логосе в древней философии», «Филон и его предшественники» и «Религиозный идеал евреев»), проследил влияние Филона, стоиков, Гераклита и пифагорейцев на раннее христианство и его концепцию о Логосе. Для нас более всего интересны Гераклит, с его учением об огне, и пифагорейцы: Гераклит стремился разгадать «слово» мировой загадки, заключающейся в единстве всех вещей, и осуществить конечную цель мудрости — узнать общий закон сущего, ту единственную мысль, которой «нравится всё через всё», а пифагорейцы, называя этот закон логосом, искали его раскрытия в математическом отношении. Между тем Двиджендранат Тагор показал (Prabasi, 1923, В. К), что всё, что Гераклит говорит об огне, имеет параллель в значительно более древних Ведах, а некоторые из самых характерных черт пифагорейства заимствованы оттуда же и из Чандогья-Упанишады. Кн. С. Н. Трубецкой упоминает, что сам Платон «прямо говорит о демиурге, творце мироздания» и, уча о «божественном разуме», логосе, «царствующем» во вселенной, «признает высшее, идеальное начало, абсолютный божественный идеал, который находится выше самых крайних противоречий и противоположений, выше утверждения и отрицания, знания и незнания», т. е. приводит признаки, в которых нельзя не найти типично индийских определений Брахмана. Если, наконец, принять во внимание, что в Александрии на заре нашей эры постоянно жили браминские и буддийские монахи и что аскеза Фиваидских старцев и методы молитвенного устремления этих и позднейших Святых к Божеству представляют, как это легко увидеть из «Добролюбия» (особенно в том, что касается «умной молитвы»), несомненную аналогию с предписаниями йоги и размышлениями индийских отшельников об АУМ’е, — то станет ясно, что в будущем всякое подробное исследование о Логосе должно будет разобраться в многосторонней и сложной проблеме о «матери всех слов» — АУМ’е.
АЛЕКСАНДР ВОРОНИН. Русский эпос об Атлантиде Георгия Голохвастова и Атлантическая Традиция
Эсайас Тегнер (1782–1846)
1
Каждый поэт, в отличие от обычного обывателя, наделен необыкновенным поэтическим даром — отображать в своем творчестве различные сферы мирового бытия. Поэты всегда были «боговдохновенными» людьми, наделенными божественно-чарующим даром. Еще Платон говорил, что «поэт — существо легкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тоща, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка; а пока у человека есть этот дар, он не способен творить и пророчествовать»[6]. Это удивительное раздвоенное свойство поэтического дара, прозорливо отмеченное философом, опиралось, как оказалось впоследствии, на точные психологические и генетические характеристики человеческого организма. Только в начале XX в. ученые и философы вывели завораживающую формулу всякого творческого, и поэтического в частности, начала в человеке. Карл Густав Юнг выделял два вида творчества: психологический и визионерский. Первый обитает в человеческом обыденном, в общем-то знакомом нам опыте психологических переживаний, второй «наделен чуждой нам сущностью и потаенным естеством, и происходит он как бы из бездн дочеловеческих веков или из миров сверхчеловеческого естества». Это некое первопереживание из вневременных состояний человеческого духа, которое человек не может себе представить и выразить в словах или звуках. Юнг перечисляет авторов художественных и иных произведений, в которых наиболее полно отразилось «первовидение»: «Поймандр», «Пастырь Герма», Данте («Божественная комедия»), Гёте (вторая часть «Фауста»), дионисийские переживания Ницше, Вагнер «Кольцо нибелунга», «Тристан и Изольда», «Парсифаль»), Шпиттелер «Олимпийская весна»), рисунки и стихотворения Уильяма Блейка, духовная проза Якоба Бёме, Гофман («Золотой горшок»), Хаггард («Она), Бенуа («Атлантида»), Майринк («Зеленый лик») и др.[7] Говоря современным языком, дар творческого индивидуума состоит в том, что он может вводить свое Я в измененное состояние и тем самым подключаться к некоему Космическому Разуму, извлекая из звездных бездн определенного уровня информацию. Поэзия как бы соединяет человека с Богом, который передает первому все неземные красоты и первородные истины, связывая, таким образом, человеческий микрокосмос с божественным макрокосмосом. По мнению эзотериков, именно поэтам, благодаря «индуктивному познанию» удается приподнять завесу над тайнами, о которых еще не подозревают ученые.
7
Юнг К. Г. Психология и поэтическое творчество // Юнг К. Г. Дух Меркурий. М.: Канон, 1996. С. 259–261.