Во мраке, без поминовенья,
И мнится нам, что спит оно
В недвижной вечности Забвенья.
II. «В недвижной вечности — забвенья…»
В недвижной вечности — забвенья,
Как смерти, нет. Времен черед
В ней, как поток, одетый в лед,
Остановил столетий звенья,
И на Скрижалях Откровенья,
В судьбах — начертано вперед
Всё, до последнего мгновенья.
III. «Всё, до последнего мгновенья…»
Всё, до последнего мгновенья,
Всё, до тончайшего луча, —
Как шелк в узоре у ткача,
Как звук в рисунке песнопенья,
Как блик, живящий полотно:
Что было и что ждет свершенья, —
В непреходящем учтено.
IV. «В непреходящем учтено…»
В непреходящем учтено,
Всё цельно, стройно, неслучайно;
Раскрыто, сделанное тайно;
Деянье — с помыслом равно,
Со словом — дело равноценно…
И свиты в цепь, звеном в звено,
Тысячелетия вселенной.
V. «Тысячелетия вселенной…»
Тысячелетия вселенной,
Как урожай для молотьбы,
Готовят плод труда, борьбы
И напряженья мысли пленной.
Придет срок жатвы; ждет гумно:
Века из гроба жизни бренной
Воскреснут, как одно зерно.
VI. «Воскреснут, как одно зерно…»
Воскреснут, как одно зерно,
Все жизни, жившие когда-то
Разлукой, гибелью, утратой:
Всё будет всем возвращено,
Все будем вновь мы. И нетленно
Сольются жизнь и смерть в одно
С зарей весны благословенной.
VII. «С зарей весны благословенной…»
С зарей весны благословенной,
Как солнце солнц, блеснет любовь;
Всеискупающая Кровь
Омоет жертвою священной
Все тени, каждое пятно…
И смерти в радости блаженной
Делам и мыслям не дано.
Март, 1928 года
«Вся жизнь земли со мной едина…»
Вся жизнь земли со мной едина:
Светла, как озеро, душа;
Мечты — как шепот камыша,
Как ветра вздох, как запах тмина;
В ушах и в сердце — песни дня,
И чую я, как мед жасмина
Струится в жилах у меня.
«В любви клянемся мы не раз…»
В любви клянемся мы не раз,
Но лишь одна любовь правдива,
Полна, невинна, горделива
И неизменна, как алмаз;
Лишь раз, с огнем безгрешной жажды,
Мы счастье пьем истомных глаз, —
Богам мы равны лишь однажды.
«Великий Боже, длящий сроки…»
Великий Боже, длящий сроки,
Благодарю за новый день!
За трепет утра, за сирень,
За блеск реки и шум осоки,
За говор птиц над головой, —
За весь Твой мир, такой широкий,
Гостеприимный и живой!
На развалинах храма
В калейдоскоп своих капризов
Тебя виденьем жизнь вплела,
И ты царишь, как жизнь светла,
На древнем кладбище карнизов,
Колонн и стен… И ясно синь
Твой чистый взор, встречая вызов
Томимых ревностью богинь.
Рожденье
Был крыльев царственных владельцем
Он, житель рая, Серафим, —
Но в жизнь людей, с любовью к ним
Вступил неведомым пришельцем…
А новый мир суров, далек,
И он трепещет жалким тельцем,
Как сжегший крылья мотылек.