И, как встарь встревоженный любовник
Рад был верить басням ведунов,
Так и я дал много б за толковник
Вещей сути в пряже темных снов.
II. «Но в окне, вздымаясь, занавеска…»
Но в окне, вздымаясь, занавеска
Шелестела. Тихо сад шумел;
Новый день в красе тепла и блеска
Был, как юность, радостен и смел.
Сноп лучей широкой полосою
Он бросал мне с лаской молодой;
А от гряд, обрызганных росою,
Веял тонко ветер резедой.
И свой цвет, как снег, на подоконник
Уронила белая сирень.
Как мне сна ни толковал бы сонник, —
Сердце верит в этот светлый день.
«Мы — вкус утратившая соль…»
Мы — вкус утратившая соль,
Мы — свет, горевший под сосудом.
И жизнь казнит нас не за то ль.
Нам не воскреснуть даже чудом,
И в обреченьи — наша боль.
Великие
Рукой лаская верный ятаган,
В шатре походном на ковровом троне,
Как блеск грозы, ужасен Тамерлан.
Еще светлей взошла на небосклоне
Его звезда: могучий Баязет
Разбит в бою и схвачен при погоне.
Султан обманут счастьем прежних лет…
Пред очи хана, в клетке — птицей пленной
Его внесли, — вождю от орд привет.
И два врага — владыка, бич вселенной,
И властелин, сраженный в час борьбы.
При встрече речь ведут о славе тленной,
Один без рабских жалоб, без мольбы
Другой без злобы мелочного чванства
Чтя высший суд в путях людской судьбы
И мудрый смысл ее непостоянства.
Тройка
Неоглядны равнины родные,
В них дорога легла напрямик.
В кольца гнутся, храпя, пристяжные,
Забирая, частит коренник.
В беге призрачном месяц двурогий
Режет тучи хрустальным ребром;
Снеговые поля вдоль дороги
Искрометным горят серебром.
И чем дальше, тем шире, всё шире
Озаренных снегов пелена,
Словно тонешь в таинственном мире
Неразгаданно-светлого сна.
Я томился по далям бескрайным
И полей вспоминал тишину,
В шуме праздничном гостем случайным
Изнывая в столичном плену.
Там солгали мне женские взоры,
А с друзьями разгул надоел,
И бежал я от уз на просторы,
В милый отчич и дедич предел.
Отвори ж мне раздолья глухие, —
Новых сил я в тебе наберусь,
Вековая родная стихия,
Непонятная, чудная Русь.
Здесь развею я с пылью алмазной
Беспокойного сердца тоску
И кручину любви неотвязной
По снегам размечу на скаку.
Ну, наддай же, ямщик. Да запой-ка.
Вожжи дрогнули. Ухарский крик, —
Пуще прежнего прянула тройка,
И запел, встрепенувшись, ямщик.
Он поет про коней-ураганов,
Про зазнобу — девицу-красу,
Про гульбу удалых атаманов,
Про засаду в дремучем лесу.
И врываются сменой нестройной
В стародавний распев ямщика
То безудержность воли разбойной,
То судьбы подневольной тоска.
Что за песнь. От добра ли? От худа ль
Не поймешь, — да и нужно едва ль.
От души забубенная удаль,
От души роковая печаль.
Месяц серп свой за облаком прячет,
Жжет лицо снеговая пыльца,
И не знаешь, смеется иль плачет
Переливная трель бубенца.
«Сквозь прорезь узкого оконца…»
Сквозь прорезь узкого оконца
Лучей вечерних столп косой
Упал прозрачной полосой
На гроб с прощальной лаской солнца.
И сизо-синяя струя
Густого дыма от кадила
Поток лучистый бороздила,
Как зыбь лазурного ручья.