Встреча («Ты мелькнула трепетною тенью…»)
Ты мелькнула трепетною тенью
На моем сердечном пустыре,
Но ушла, как тучка на заре,
Не ответив страстному смятенью.
Ты ушла, беспечна и ясна.
Миг солгал и снова запустенью
Сердца жизнь без смысла предана.
Доверчивости
Оскорбленный, угрюмый, на тризне
Прожитого, — дивлюсь я, как ты
Можешь счастья лелеять мечты
В нашей страшно поруганной жизни!
Но так детская вера светла,
Что мне жаль, волю дав укоризне,
Сжечь твой храм упований дотла.
Суеверия
Гневом правили древние темные боги,
Сторожила людей их неправая месть,
И в те дни человек, полный вечной тревоги,
Всюду казни грозящей подслушивал весть.
Бедный ум уловлял жути полные знаки,
Робко чуяло сердце предвестье беды —
В дальнем гуле грозы, в лунном вое собаки,
В криках воронов злых и в паденьи звезды.
Кроткий Бог просиял… Но напрасно монахи
Проповедуют благость и царство любви:
Живы в сердце поднесь заповедные страхи,
Отголосок былого, наследный в крови.
Будят трепет каких-то тревог безотчетных
Огоньки на погосте, плач жалобный сов,
Черной полночью стоны в затонах болотных
И неясные шумы полночных часов…
И я странно люблю эту власть суеверья,
Темный страх дикаря в наши мудрые дни,
Точно им с миром древности слит и теперь я,
Давним пращурам снова как будто сродни.
Словно так же, как в прежние темные годы,
Говорит мне яснее бесчисленных книг
Голос птиц и зверей, речь немая природы
И событий мирских сокровенный язык.
Я в миру не чужой. Эти птицы и звери —
Мне друзья, и порой дружелюбная речь,
Чуя бедствий приход, зная близость потери,
Хочет сердце мое наперед остеречь.
Остеречь стародавней приметой намека,
Что недобрым грозит мной задуманный шаг,
Что сулит неуспех воля тайного рока,
Что замыслил удар неожиданный враг.
И я верю… И жду неизбежной невзгоды…
Ведь всё тот же мой ближний, мой брат-человек,
И всё та же судьба в наши мудрые годы,
Как и в мраке столетий, в прадедовский век.
Призыв
Ты позвал — и я бреду
В неизведанном бреду
К высотам пустыни горной,
Днем — по солнцу, ночью черной —
На далекую звезду.
Труден путь… Иду упорно
Без раздумья на ходу,
Только веруя покорно,
Что с водою животворной
Твой источник я найду!
На кладбище
Мирно на кладбище старом…
Тишь за чертой городской.
Запад огнится пожаром,
Веет вечерний покой.
Дремлют березки и клены,
Лист на ветвях не дохнет,
Медленно в чаще зеленой
Благовест мерный плывет.
В песне звучит колокольной:
«Путник, приляг и дремли,
Здесь отдыхают безбольно
Дети усталой земли…»
Сомненья
Печаль… Деревьев голых прутья,
Как пальцы, тянутся в туман,
И туч разорванных лоскутья
Осенний гонит ураган.
В сомненьи новом, у распутья,
С ожившей болью старых ран,
Кляну исканья и вернуть я
Молю мне прошлых дней обман.
Победа[2]
Вновь за Окой орда раскинула шатры,
Опять для дани в Кремль пришел посол со свитой
И зван он на прием в палате Грановитой,
Где в окна бьют лучи полуденной поры.
Над царским местом сень; пушистые ковры;
У трона — знамени полотнище развито.
Бояре в золотах застыли сановито,
И на плечах у рынд мерцают топоры.
В венце и бармах царь. Он поднял Русь из праха,
У Византии взял он блеск и мощь размаха, —
Татарским данником невместно быть ему: