Хаджи очнулся. Страшный сон…
И вдруг душа похолодела;
Не ощутил на ложе он
Своей подруги юной тела.
Спеша, он встал. Дрожат уста,
Трясутся старые колени.
А сакля тихая пуста
И настежь дверь из сада в сени.
А на скамье из гладких плит;
В туманной дымке у обрыва,
Раймэ рыдает и твердит
Слова любовного призыва.
Еще темно в низах долин,
Но уж светлеет над мечетью;
И, верно, скоро муэдзин
Уже споет молитву третью.
Тайком, боясь Раймэ вспугнуть
В ее печали одинокой,
Хаджи ушел, направив путь
К горам, к Папас Тепэ высокой.
Взойдя тропинкою меж скал,
Старик на дремлющей вершине
К ее груди немой припал,
Безмолвный в ропщущей кручине.
IV
Как тайный яд, двуличья ложь
Сжигала кровь его пожаром,
Меж тем, как ледяная дрожь
Росла ознобом в сердце старом.
Хаджи в смятеньи изнемог,
В чаду ревнивого тумана
Уже, казалось, он не мог
Простить змеиного обмана,
Он, тот, кто всё прощать привык.
Но вдруг душа прозрела снова
И громче совести язык
Был человеческого слова:
«Я знал весь круг земных утех,
Давно свою изведал часть я
Восторгов сладостных, и грех
У юных вырвать кубок счастья.
Пусть молодое с молодым
Соединяется победно,
Пусть жизнь моя, как легкий дым,
Теперь развеется бесследно,
И, если прав я, пусть Творец,
Благословив мое решенье,
Для счастья любящих сердец,
Дарует помыслу — свершенье».
Так, сам восставши на себя
И победив в неравной битве,
Томясь, прощая и любя,
Забылся Курд Тадэ в молитве.
И отошла его, душа
От обессилевшего тела:
Блаженной радостью дыша,
Она, как птица, отлетела
Туда, где вечен и един
Царит Аллах в бессмертном свете…
А в это время муэдзин
Пел третий раз на минарете.
Велик Аллах. Прошли века,
Забылось всё, что прежде было,
Но холм могильный старика
Поднесь слывет Святой Могилой.
И вера есть у жен и дев,
Что, если грудь теснит утрата
И сердце ждет, осиротев,
Любви потерянной возврата,
Тогда над гробовой плитой
Целебен жемчуг слез влюбленных:
В раю внимает им святой
И вновь сближает разделенных.
ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ. Поэма (Нью-Йорк, 1938)
Владимиру Степановичу Ильяшенко
Хочу, мой друг, почтить те часы задушевности,
Когда с тобой вдвоем уносились мечтой
От скучных будней мы к незапамятной древности,
Туда, где мир легенд — как мираж золотой.
Змеясь в горах, в лесах и в пустынях молчальницах,
Сквозь тлен вела нас цепь знаменательных вех:
Под лавой ряд колонн, письмена в усыпальницах,
В пещерной тьме чертеж и средь джунглей кромлех.
Единый веял дух с пепелищ созидания,
Дышала жизнь одна в запустеньи руин;
Родились силой уз и преемством предания
Сумер, Египет, Крит, Джамбудвина и Син.
Манила истин весть за обрядностью жреческой;
Шептал о правде миф. Всех божеств Пантеон
Сливался в мысль одну для души человеческой:
В ней зрел бессмертья сон… нерастраченный сон…
Он смертным снился встарь лишь в тиши одиночества,
Но вечный смысл его пред тобой был раскрыт;
Познав мистерий суть, прозревая пророчества,
Всё в глубь ты звал меня, проводник-следопыт.
Ты шел и вел всё в даль за мечтой человечества.
Как мощь прибоя, рос откровений наплыв…
И вдруг воскресло всё… Словно зов праотечества,
Из бездн дошел до нас Атлантиды призыв.