Выбрать главу
Хаджи очнулся. Страшный сон… И вдруг душа похолодела; Не ощутил на ложе он Своей подруги юной тела. Спеша, он встал. Дрожат уста, Трясутся старые колени. А сакля тихая пуста И настежь дверь из сада в сени. А на скамье из гладких плит; В туманной дымке у обрыва, Раймэ рыдает и твердит Слова любовного призыва.
Еще темно в низах долин, Но уж светлеет над мечетью; И, верно, скоро муэдзин Уже споет молитву третью. Тайком, боясь Раймэ вспугнуть В ее печали одинокой, Хаджи ушел, направив путь К горам, к Папас Тепэ высокой. Взойдя тропинкою меж скал, Старик на дремлющей вершине К ее груди немой припал, Безмолвный в ропщущей кручине.
IV
Как тайный яд, двуличья ложь Сжигала кровь его пожаром, Меж тем, как ледяная дрожь Росла ознобом в сердце старом. Хаджи в смятеньи изнемог, В чаду ревнивого тумана Уже, казалось, он не мог Простить змеиного обмана, Он, тот, кто всё прощать привык. Но вдруг душа прозрела снова И громче совести язык Был человеческого слова:
«Я знал весь круг земных утех, Давно свою изведал часть я Восторгов сладостных, и грех У юных вырвать кубок счастья. Пусть молодое с молодым Соединяется победно, Пусть жизнь моя, как легкий дым, Теперь развеется бесследно, И, если прав я, пусть Творец, Благословив мое решенье, Для счастья любящих сердец, Дарует помыслу — свершенье».
Так, сам восставши на себя И победив в неравной битве, Томясь, прощая и любя, Забылся Курд Тадэ в молитве. И отошла его, душа От обессилевшего тела: Блаженной радостью дыша, Она, как птица, отлетела Туда, где вечен и един Царит Аллах в бессмертном свете… А в это время муэдзин Пел третий раз на минарете.
Велик Аллах. Прошли века, Забылось всё, что прежде было, Но холм могильный старика Поднесь слывет Святой Могилой. И вера есть у жен и дев, Что, если грудь теснит утрата И сердце ждет, осиротев, Любви потерянной возврата, Тогда над гробовой плитой Целебен жемчуг слез влюбленных: В раю внимает им святой И вновь сближает разделенных.

ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ. Поэма (Нью-Йорк, 1938)

Владимиру Степановичу Ильяшенко

Хочу, мой друг, почтить те часы задушевности, Когда с тобой вдвоем уносились мечтой От скучных будней мы к незапамятной древности, Туда, где мир легенд — как мираж золотой.
Змеясь в горах, в лесах и в пустынях молчальницах, Сквозь тлен вела нас цепь знаменательных вех: Под лавой ряд колонн, письмена в усыпальницах, В пещерной тьме чертеж и средь джунглей кромлех.
Единый веял дух с пепелищ созидания, Дышала жизнь одна в запустеньи руин; Родились силой уз и преемством предания Сумер, Египет, Крит, Джамбудвина и Син.
Манила истин весть за обрядностью жреческой; Шептал о правде миф. Всех божеств Пантеон Сливался в мысль одну для души человеческой: В ней зрел бессмертья сон… нерастраченный сон…
Он смертным снился встарь лишь в тиши одиночества, Но вечный смысл его пред тобой был раскрыт; Познав мистерий суть, прозревая пророчества, Всё в глубь ты звал меня, проводник-следопыт.
Ты шел и вел всё в даль за мечтой человечества. Как мощь прибоя, рос откровений наплыв… И вдруг воскресло всё… Словно зов праотечества, Из бездн дошел до нас Атлантиды призыв.