Для проверки Бэрд Ли раскосил глаза и вместо одного зайчика увидел два, зажмурил левый глаз, — и левый зайчик погас. Несомненно, в абсолютном мраке камеры глаза Бэрда Ли стали прожекторами...
— Го-го-го! — закричал Ли и в смущении смолк, заметив, что дыхание исходило из уст его снопом красноватого огня... Все платье Ли засияло голубоватыми переливами, а с кончиков его пальцев потекли фиолетовые искры. Бэрд Ли попробовал топнуть, и от толчка ногой о свод «абсомбры» сам взлетел и поплыл в воздухе... Бэрд Ли чувствовал в буквальном смысле слова, что «силы оставляют его», он стал здесь, в камере, изолированным от всех сил, т.-е. от всех излучений, единственным силовым центром. Бэрд Ли вспомнил тут младенческие дни науки об «эманациях», когда лечили людей, заставляя проникать в их тело «лучи Рентгена», «альфа, бета», лучи распада радиоактивных элементов: тут, наоборот, его тело заставили излучать... «Но ведь это опасно для жизни», — с тревогой подумал Бэрд Ли и застыл в воздухе, теряя сознание, окруженный облаком голубого тумана...
— Он приходит в себя... Открывает глаза, — услышал Бэрд Ли над собой знакомый голос. И рука Янти поправила прядь волос на его лбу.
Бэрд Ли крепко сжал веки, боясь раскрыть глаза... Потом приоткрыл один глаз чуть-чуть и увидел над собой ветви густолиственного дерева. Сквозь листья кое-где синело небо.
Репортер «Юнайтед Пресс» хотел вскочить на ноги, но профессор Гафтер, мягко охватив его, положил на постель...
— Вам лучше некоторое время сохранить покой. Вы видите, не правда ли?
— Да. Но, ради света, будьте добры, отправьте радио. Янти, я продиктую вам, если разрешите.
— Если зовешь меня Янти, говори без «те»...
— Разреши.
— Диктуй.
— Ро-Айленд центр. «Юнайтед Пресс». Профессор Гафтер, заключив вашего корреспондента в камеру абсолютного мрака, вернул зрение. Предпринимает подробный осмотр опытных полей и мастерских «Чинграу». — Все.
— Сиди смирно. Я велю отправить телеграмму и вернусь к вам. У меня еще есть свободных два часа.
Она встала и пошла по дорожке сада. Только теперь Бэрд Ли, не поднимая головы, мог увидеть ее в первый раз после Москвы. Янти была одета в легкое летнее платье европейского покроя, на ее стройных ногах были американские башмаки; но, когда она оглянулась и сверкнула зубами, улыбаясь Ли, он пришел в смятение. Янти была очень смугла, нет, она была почти черна. Цвет лица ее был свеж, но это был светло-коричневый цвет лёсса или среднеазиатских пустынь.
Янти вернулась через несколько минут, и Бэрд Ли за это время успел привести в порядок свои чувства: глядя в веселые глаза Янти, он подумал:
— Она очень хороша. Надеюсь, она не готтентотка. А если бы и так...
Янти опустилась около Ли на плетеное из камыша кресло и сказала:
— Ты будешь спрашивать? Говори...
VI. «Чинграу».
— Что такое колодец «Чинграу»? — спросил Бэрд Ли.
— Это — система нескольких сот буровых скважин разной глубины... «Чинграу» находится как раз в центре нашей системы водоснабжения. Большинство скважин «Чинграу» фонтанируют, другие изливают воды, из третьих приходится воду выкачивать насосами... Некоторые скважины дают воду, которую пятьдесят лет тому назад назвали бы «радиоактивной» и чрезмерно!
— Ага. Стало быть дело в том, что вы поливаете растения радиоактивной водой, — и это ускоряет их рост.
— О, нет. Дело обстоит сложнее. Когда ты проживешь здесь год, тебе многое станет ясно...
— Год?.. Я хочу знать теперь.
Янти лукаво усмехнулась:
— И послать радио. Надеюсь, там будет сказано и обо мне. Янти Мар. Ведь это люди твоей расы называют славой?..
Бэрд Ли промолчал, понимая, что на такой вопрос можно ответить только очень умным и тонким комплиментом... Янти задумчиво продолжала:
— О том, что сделано здесь, скоро протрубят на весь свет, но и для наших дел настанет час забвенья. Ведь и мы не знаем имен тех, у кого учились; их имена утрачены в веках.
Бэрд Ли сделал догадку:
— Ты хочешь сказать, Янти, что ваши достижения опираются на опыты Индии... Факиры...
Янти досадливо отмахнулась рукой.
— Оставь эти басни, Бэрд Ли. То, что делаем мы, гораздо ближе к работам Бирбанка, Мичурина и других знаменитых биотехников начала нашего века. Разница в том, что они работали в одиночестве на скромных поверхностях с ничтожными средствами, а для тысяч наших биотехников был раскрыт солнечный простор этих пустынь.