— У нас есть подходящая пословица, — заметил Росс. — Голь на выдумку хитра.
— А как же это перевести на язык Шекспира? — наморщил лоб Лесли, изучавший русский в Оклахомском университете факультативно.
— Need makes the old wife trot.[1]
— Великолепно!
— Сейчас мы с Лесли, так же как и вы, здесь гости транзитные, на день-два, — заговорил само собой разумеющимся тоном Кохен, и Росс обменялся с Сальме быстрым взглядом. — А когда-то я в нашем консульстве здесь пять лет оттрубил. Друзей — миллион. Город изучил, как свои пять пальцев. И была договоренность — за грины, конечно — с владельцами нескольких ресторанов мы всегда начинали с чаепития. Посредине стола ставился огромный заварочный чайник, наполненный виски. Из него наполнялись чашки, из них некоторые любители острых ощущений наливали «чай» в блюдца; прежде, чем пить, дули на коричневую жидкость, округлив щеки. С трудом от тостов удерживались.
— Не все же время вы в Бомбее чаи гоняли, — глотнув «Чиваз Ригал», подмигнул Кохену Росс. — Небось, и на Север езживали, помолиться в Золотом Храме.
Это был скрытый намек на известный в среде посвященных факт, что Билл Кохен поддерживал связь с руководством сикхских сепаратистов и его тень маячила за заговором, итогом которого стала гибель Индиры Ганди.
— Было, — после некоторой паузы признался Кохен. — Люблю Гималаи, Симлу, творение великого Корбузье — Чандигарх. А вы все больше на юге загорали, у мыса Коморин в Аравийском море пятки мочили.
— Было, — признался и Росс. — Грешно не поклониться первому месту захоронения Васко да Гама, не побывать в одной из древнейших синагог.
В словах Кохена тоже был скрытый намек на поддержку Советским Союзом коммунистического правительства штата Керала.
— Господа, вы говорите какими-то полузагадками, — Сальме произнесла эти слова полушутливо, полукапризно. — Пойдемте танцевать, мистер Коллинс.
— Буду счастлив. И зовите меня просто Лес.
«Похоже, им надо остаться вдвоем, — думала Сальме, без особого энтузиазма двигаясь в такт музыке, машинально улыбаясь партнеру. — Что Кохен, что Коллинс — чувствуют себя здесь хозяевами. Закон ломают налево и направо. Я тоже на законы, любые и везде, плевать хотела. Но я и в друзья к аборигенам не напрашиваюсь. У меня есть цель и я или покупаю путь к ней, или беру силой. Овечкой не прикидываюсь… Сгораю от любопытства, о чем они там пикируются. Нечего и ждать, что Росс расскажет. Все равно, я поступила правильно. Может, поймет, что эти янки тут замышляют.»
Коллинс, невзначай оглаживая талию и плечи партнерши по танцу, размышлял о том, каким разным может быть восприятие одного и того же человека от знакомства с его досье и от личной встречи. «Враг — то — она, конечно, враг, — думал он, отвечая механической улыбкой на её загадочный взгляд. — Но такого врага ой как неплохо было бы затащить в постель. С одним условием — знать наверное, что ты выберешься из неё не на катафалке».
Сальме впрочем ошибалась — никакой пикировки между Россом и Кохеном не происходило.
— Предлагаю локальный тост за корпоративную стойкость, — американец едва приподнял пиалу, вращательным движением раскрутил находившуюся в ней жидкость. — Я знаю, многие у вас там тяжело переживают крушение империи. Это пройдет. От завидного чувства сопереживания и коллективизма вы очень скоро переймете наш индивидуализм и главенствующее правило нашего образа жизни — человеческое отчуждение. Вы уже утратили то, что было вашим главным преимуществом — заботу государства о человеке с улицы. Все другие потери суть производные от этой, коренной. Теперь вы будете заботиться о себе сами, каждый сам! Каждый умирает в одиночку. Это не надуманная сентенция. Это суть сути.
— Я думал, все американцы — убежденные пропоненты американской мечты.
— Просто нет приемлемой альтернативы. Альтернатива — нищета, прозябание, небытие. Вот раньше ты был сильнее меня.
— Чем же? — спросил Росс, удивляясь откровенности Кохена.
— Ааа, — махнул рукой тот и жест этот красноречиво означал: «Брось дурака валять, знаешь это лучше меня». Но, помолчав, он все же продолжил: Идеалами. У вас было много скверного, грязного, страшного. Как и у нас. Но было и то, что подразумевается под «не хлебом единым». Победил золотой телец. Наши деньги оказались сильнее ваших идеалов. Теперь и ты, и я — мы каждый чисто и голо только за себя. За се-бя!
«И пусть проигравший плачет,» — усмехнулся про себя Росс…
После обеда американцы умчались на своей роскошной «Краун Виктория» в консульство. Росс и Сальме поднялись к себе на этаж.