— Девочка, — Кристьян кивнул в сторону Ыннелапс. — Оттаять надо.
— Крис, — повернулась к мужу Хильда. — Проверь, как там дети готовят завтрак.
Через минуту Кристьян вернулся, протянул утренний выпуск «Eesti P(evaleht» Сальме, «Helsingin Sanomat» Хильде, «Moscow News» и «Правду» Россу.
— Пока ничего не сгорело, — объявил он, имея в виду завтрак, и вновь удалился. И хотя доступным средством общения между ними был английский, каждый с удовольствием погрузился в родную стихию.
— Твоя газета публикует списки спасенных? — спросила Хильду Сальме.
— Да, — ответила та, отрываясь от чтения. — Правда, каждый день он изменяется. А что?
— У тебя есть Луиджи Торини?
— Сейчас посмотрю. Сейчас. Да! — радостно воскликнула Хильда. — Есть! Это твой знакомый?
— Знакомый, — выдохнула Сальме, глядя на Росса. — очень даже знакомый.
— Кто он? Итальянец?
— Адмирал, — не задумываясь, вымолвила Сальме. И тут же спохватилась: — Так друзья его зовут. У него своя яхта.
— Хильда! — крикнул из-за двери, ведущей в кухню, Кристьян. — Помогай!
Оставшись втроем, Сальме взяла на руки девочку, подошла к Россу, стала их поочередно целовать. Ыннелапс положила голову на плечо Сальме и взгляд её упал на газету, которую та держала полураскрытой в руке. Глаза девочки вдруг застыли на одном из слов в заголовке. Пальцем она показала на это слово и Сальме стала читать вслух: «Vanemaid… Lapsed kaotavad oma vanemaid»[19]. Вроде, она узнала буквы и даже слова.
— Такая кроха, разве она могла выучить чтение… хотя я сам начал читать в четыре года. А мы даже не знаем, сколько ей времени.
Девочка взяла в руки газету и стала её рассматривать. А Сальме, уронив голову на руки и раскачиваясь из стороны в сторону, негромко запричитала:
— Какой ужас, Ванечка! Какая трагедия! Сколько людей погибло. Из-за меня… из-за таких, как я… а главные… лидеры, что все это устроили они чистенькие, они не пострадали. Они далеко и от глаз, и от смертей. Для них это лишь очередная коммерция. Как жить с этим? Как мне жить? И зачем? Скажи — зачем и как? E-e-e-ma-k-e-e-ne, itle mulle![20]
В это время Хильда и Кристьян вкатили на двух никелированных трейлерах завтрак: соки, йогурт, молоко, корнфлекс, сыр, мед, булочки, фруктовый салат, омлет с беконом. Не обращая на них внимания, Сальме встала, подошла к Россу, внятно, словно сама вслушиваясь в то, что говорила, произнесла:
— Я уже звонила сегодня Нонке в Москву. Завтра она с мамой прилетает в Хельсинки. Я решила выйти на международную пресс-конференцию. Я знаю — была бы жива моя мамочка, она бы одобрила такой шаг. Несмотря на то, что это смертельно опасно.
Росс обнял её, стал целовать, приговаривая: «Ай да Чита! Ай да Сальме! Ай да эстоночка моя любимая!»
— Я сделаю это ради моей любимой мамочки, — отвечая на его поцелуи, повторяла она. — Minu kallis emakene.[21]
И тут к ней подбежала девочка и, обняв её шею ручонками, чисто, без акцента произнесла:
— Minu kallis emakene!
И, дотянувшись до щеки Росса губами, добавила:
— Minu kallis isakene![22]
— Innelaps![23]
— Innelaps!
Господь наш всевышний, Всевидящий, Всезнающий, Великомудрый и Великосердный! Извечно разумны твои деяния, касаемые вершения судеб космических — галактик, звезд, планет, Вселенной, и судеб ничтожно малых трав, дерев, зверей и человеков. Непостижимы загадки рождения и ухода, смешны и жалки вопли возмущения: «За что?» и заклинания: «Если ты есть, то сверши чудо!» Чудо есть весь этот мир и все, что в нем, и я склоняю голову перед добром и добрыми как перед естеством Твоим и чадами Твоими. Каждому воздается по делам и помыслам его, ибо у каждого есть самая великая свобода из всех — избрание пути. Контуры его очерчены, а итоги занесены в Книгу Судеб. Но знать это наперед не дано никому, кроме Него, а на выбор зла подталкивают падшие ангелы, всегда прикрываясь самыми красивыми одеждами. И испытание человека добром и злом есть самая точная проверка его на годность к вечности бытия в свете или тьме. Уходит роженица вместе с плодом своим и уходит столетний старец, они одинаково исполнили заданную им миссию. В ужасах войны, катастроф и катаклизмов уносятся многие жизни. В отчаянных потугах жалкого и несовершенного мышления своего ученые книжники жаждут найти разгадки и объяснения того, что является основой неподдающегося познанию высочайшего промысла.
Все, даже самое сложное, в первооснове состоит из простейшего. Симфония — из нот, повесть — из слов, дворец — из кирпичей. Все зависит от того, как ноты, слова и кирпичи уложены и соединены. Гений слагается из миллионов частиц примитива. Различнейшего. Ибо высшим примитивом является деление всего на абсолютное добро и зло, на «да» и «нет», день и ночь.