Он кивнул Альберто, которому так и не удалось вставить ни слова, затем повернулся к итальянскому дипломату, и тот церемонно проводил его к выходу.
— Ну, слава Богу, — с облегчением выдохнул дипломат, закрыв за ним дверь. — Пронесло.
— О чем вы?
— Мы едва избежали крупного инцидента. Вы вообще соображаете, на кого замахнулись? Слава Богу, моя оперативность позволила замять дело.
— Какой инцидент? Какая оперативность? Я что-то не заметила никаких действий с вашей стороны.
— Я надеюсь, вы испытываете хоть какую-то благодарность за то, что он согласился прийти сюда?
— Мы тоже пришли сюда. Нас кто-нибудь поблагодарил? — отрезала она. — Мы вам не подчиняемся, к вашему сведению. Кроме того, он не сообщил ничего полезного.
Дипломатический работник холодно посмотрел на нее. Флавия ответила ему таким же ледяным взором. Она сама не знала, почему ведет себя столь вызывающим образом, но была не в силах отказать себе в этом удовольствии. Интересно, Боттандо тоже любит демонстрировать характер? Такие моменты будоражат кровь — возможно, он любит свою работу, в том числе и за это.
— А что он должен был сказать? Вы совершили промах и, чтобы оправдаться, начали громоздить обвинения на кристально честного человека. И он еще должен вам помогать? Человек пониже рангом просто накатал бы на вас жалобу и на этом успокоился.
— Я чувствую, вы все тут полные идиоты.
— Простите?!
— А вы еще больший идиот, чем все остальные. Мы делаем самый обычный запрос в греческую полицию, ответ на который обычно занимает несколько недель. Не проходит и суток, как нас приглашает на встречу чиновник высочайшего ранга из греческого разведывательного управления и пытается направить наше расследование в другое русло. Вы не находите это странным?
— Нет.
— Я готова признать, что человек, арендовавший машину, и семидесятидвухлетний миллионер — разные люди. Но в таком случае сегодняшняя встреча не имела смысла. В чем заключалась помощь этого вашего грека? Ну?! — грозно спросила Флавия.
В ответ дипломат только пожал плечами и распрощался. Флавия и Альберто вышли в пустынный коридор.
— Кретин, — сказала Флавия, захлопнув дверь кабинета. — Только время зря потратили.
— Ты ему поверила? — спросил Альберто. — Я имею в виду Фостиропулоса?
— Я поверила тому, что он сказал. Но меня больше волнует то, что он не решился сказать. Боюсь, от греков нам помощи не дождаться. Придется работать самим.
Они спустились по лестнице и отстояли очередь в бюро пропусков, чтобы подписать их на выход.
— Это оставили для вас, синьорина, — сказал дежурный, забирая у Флавии пропуск и протягивая ей конверт.
Она открыла его и вытащила записку:
Уважаемая синьорина ди Стефано!
Надеюсь, вы окажете мне честь, встретившись со мной в «Кастелло» в шесть часов вечера.
Фостиропулос.
— О-о, — застонала Флавия, — только этого не хватало. Мало того что потратила на него все утро, так я еще должна угробить на него и весь вечер!
— Не ходи, — предложил Альберто.
— Нет, уж лучше пойду. Кто знает, зачем он меня позвал. Если опять не скажет ничего путного, я им все-таки устрою инцидент. Вообще, ненавижу все эти встречи в верхах. Тем более как сегодня — когда это просто пустая перебранка.
— В полиции в принципе нелегко. Во всяком случае, теперь ты понимаешь, почему они так много платили Боттандо.
— Ты уже слышал?
— О да, слухами земля полнится. Надеюсь, это не приведет к слишком большим переменам? Как поступят с тобой?
— Мне предложили занять место Боттандо.
— Я впечатлен, мадам. — Он галантно склонил голову.
Флавия засмеялась.
— Как ты думаешь, я справлюсь?
Он задумался.
— Ну же, говори, — подтолкнула она.
— Конечно, справишься. Только если ты будешь всем грубить так же, как этому дипломату, народ взмолится, чтобы вернули Боттандо.
— Ты считаешь, я вела себя очень грубо?
— Недипломатично.
— Ох. Я немного волновалась.
— Когда в следующий раз захочешь сообщить кому-нибудь, что он кретин и имеет мозги размером с горошину, постарайся хотя бы кокетливо улыбаться.
— Думаешь, это поможет?
— Немного. Флавия кивнула:
— Может, ты и прав. Я попробую.
— Это должно войти в привычку.
— А теперь скажи мне: чем ты намерен сегодня заняться?
Альберто застонал:
— Можно подумать, ты не знаешь. Сейчас приду, и начнется вся эта тягомотина: проверка гостиниц, аэропортов и кредитных карт, бесконечные допросы… Я уж не говорю о том, что мне придется писать объяснительную, почему мы задействовали шесть спецмашин и тридцать пять человек в полной боевой амуниции для того, чтобы арестовать одного-единственного человека в гостиничном номере. Нас уже обвинили в том, что мы чуть не развязали гражданскую войну. И все это мне придется рассказывать огромному количеству людей, профессия которых заключается в том чтобы учить других, как нужно делать то-то и то-то, при том что сами они ничего этого делать не умеют. Своей бурной деятельностью они пытаются убедить общественность, будто стоят на страже ее интересов. Флавия кивнула:
— Так и есть.
— Ну а ты чем займешься?
— Трудно сказать. Сначала съезжу в больницу — узнаю, не пришел ли в себя отец Ксавье и можно ли с ним поговорить. Если окажется, что можно, — послушаю, что он скажет. Если нет, боюсь, придется весь день просидеть за рабочим столом, ломая руки в томительном ожидании новых сведений.
Джонатан Аргайл был далек от сомнений и колебаний Флавии. Напротив, в это утро он имел все основания надеяться, что сумеет добиться четкого результата. Преступление как таковое никогда не интересовало его в том смысле, в каком оно волновало Флавию. В его обязанности не входило сажать людей за решетку. Как всех нормальных людей, Джонатана гораздо больше интересовали причины преступления. Он полагал, что следствие может превратиться в весьма увлекательное занятие, если вести его, отталкиваясь от причины. Конечно, такой подход нечасто приводит к аресту преступника, но Джонатана это не волновало. В конце концов, как украли икону, более-менее ясно. Ее просто взяли и унесли. Легко. Вопрос, кто украл картину, был более интересен, однако и он предполагал только два варианта ответа, судя по тому, что ему рассказывала Флавия. А вот выяснить, зачем ее украли, — это уже задача для настоящих интеллектуалов, для людей с нестандартным складом ума.
На протяжении нескольких веков эта икона, якобы принесенная ангелами, не привлекала к себе никакого интереса. Сегодня утром Аргайл проснулся с твердым намерением выяснить, почему ситуация вдруг изменилась, И был готов потратить на это весь день. Даже неделю, если понадобится: он задал студентам эссе, над сочинением которого им придется покорпеть не один день.
Флавии Джонатан ничего не сказал — он любил преподносить сюрпризы в законченном виде. У него появилась одна идея: попытаться узнать, почему Буркхардт вдруг заинтересовался маленькой «Мадонной».
Явившись в монастырь, он объяснил цель своего визита отцу Жану.
— Пожалуйста, вы можете посмотреть архив, если считаете, что в этом есть смысл, — с готовностью откликнулся отец Жан.
— А у вас нигде не отмечено, какие именно документы он смотрел?
— Кто — он?
— Буркхардт. Убитый, которого нашли в реке. В своей статье он ссылался на ваш архив — значит, он воспользовался его материалами. Это очень важно — узнать, что именно он смотрел.
На этот раз удача отвернулась от Аргайла. Отец Жан отрицательно покачал головой:
— Сожалею.
— Вы не ведете такие записи?
— Нет. В тех редких случаях, когда к нам обращаются с просьбой воспользоваться архивом, мы просто отдаем ключ от помещения, и все.