— Не сомневаюсь, — искренне согласился Аргайл.
— И не надо говорить со мной отеческим тоном, вы для этого слишком молоды.
— Извините.
Отец Чарлз наклонился вперед и всмотрелся в лицо Аргайла.
— Да, я вас помню. Боюсь, у нас мало времени, поэтому переходите сразу к делу.
Аргайл рассказал о Буркхардте и высказал свое предположение, что Буркхардт начал охотиться за иконой после того, как почерпнул какие-то сведения о ней в монастырском архиве.
— Конечно, это только мои догадки. Но мне необходимо понять, почему он вдруг заинтересовался «Мадонной», — сказал он.
Отец Чарлз задумчиво кивал, и Аргайл испугался, что разум его начал затуманиваться. Но тот, словно угадав его мысли, с легкой улыбкой обратил на него ясный взгляд.
— Мистер Буркхардт, да. Я его помню. Он был здесь в прошлом году. Боюсь, я встретил его не очень приветливо.
— Почему?
— Он обычный ремесленник. Улавливаете мысль? Аргайл помотал головой.
— Его интересовал только стиль, он всему искал объяснение. Он не придавал никакого значения духовному влиянию, которое оказывают святые образы на людей. Обращение к «Мадонне» с молитвой он считал религиозным предрассудком. Изучая связанные с ней легенды, он искал в них рациональное зерно, напрочь отметая версию чуда. Ему были чужды религиозные чувства. Он интересовался ими только для того, чтобы зарабатывать деньги. Поэтому я был с ним не так открыт, как мог бы. Ему пришлось разбираться во всем самостоятельно. Естественно, он многое упустил.
— О-о…
— Но вам я, пожалуй, скажу то, что не сказал ему. Знаете почему?
— Потому, что картина исчезла и я могу помочь ее отыскать?
Отец Чарлз покачал головой:
— О нет. Я уже сказал вам: она не нуждается в нашей помощи. «Мадонна» вернется, когда захочет этого сама.
Аргайл улыбнулся.
— Вы добрый молодой человек, но не демонстрируете этого. В моменты просветлений я часто хожу в церковь молиться. Я ходил туда больше полувека — люблю тишину. Несколько дней назад я видел, как вы стояли возле «Мадонны» и зажгли для нее свечу. Вы смутились, когда синьора Грациани поблагодарила вас. Ваш поступок доставил ей большое удовольствие.
— Это мое протестантское воспитание, — сказал Аргайл.
— Это ваша доброта. И синьора Грациани почувствовала ваше отношение к «Мадонне».
Аргайла уже очень давно не обвиняли в доброте, и он растерялся, не зная, как реагировать. Наконец решил сказать просто «спасибо».
— Это не комплимент — я просто констатировал факт. И благодаря этому факту я готов доверить вам те документы, которые не захотел показать Буркхардту.
— Буду вам очень признателен.
— Дайте мне ручку и бумагу — я напишу, что нужно искать. Я бы пошел вместе с вами, но чувствую, голова опять начинает мне изменять. Сейчас вам придется меня покинуть.
Аргайл повиновался, отец Чарлз быстро написал несколько строчек и протянул ему листок.
— Четвертый шкаф, третий ящик снизу. В глубине. А теперь оставьте меня, пожалуйста.
— Очень любезно с вашей стороны… Отец Чарлз нетерпеливо отмахнулся:
— Оставьте. Пожалуйста, уходите быстрее.
Аргайл просидел в архиве восемь часов, медленно пробираясь сквозь дебри латинских рукописей. К сожалению, латынь он знал из рук вон плохо. Несмотря на это, Аргайл чувствовал себя не вправе просить у кого-то помощи. Вооружившись словарем, он мужественно боролся с причастиями и герундиями — и так, постепенно, слово за словом, предложение за предложением, ему открывался смысл старинных документов.
Проблема была в том, что он не видел никакой системы в подборке бумаг — во всяком случае, пока. Листок, содержащий сведения о назначении главы монастыря, страничка из монастырской летописи, копии папских приказов, счета за погрузку и разгрузку кораблей начиная с 1453 года. Адрес от папы. Запись о земельных владениях некоего знатного вельможи. Упоминания о религиозных праздниках, по большей части связанных с культом Пресвятой Девы.
У Джонатана голова шла кругом от всей этой разнородной информации; он не представлял, как все это можно совместить. И в то же время было совершенно очевидно, что отец Чарлз считал каждый документ нужным и важным — на этот счет он выразился совершенно определенно. Но пока Аргайл не видел никакой связи.
Специалист по истории средневековья в течение нескольких минут прочитал бы все эти бумаги и объяснил ему их смысл, но после беседы с отцом Чарлзом Аргайл почему-то чувствовал, что тот расценил бы это как предательство. Он доверил тайну ему и только ему, и Аргайл был готов просидеть в архиве всю неделю, если в этом возникнет необходимость.
После нескольких часов напряженной работы он решил сделать перекур и вышел во двор. Сидя на нагретом солнцем камне, он продолжал сопоставлять факты, отыскивая сокрытый в них смысл. Ладно, может, удастся найти ключ к разгадке в следующей стопке бумаг.
Он увидел, как на территории монастыря появился Менцис и направился к церкви. Аргайл помахал ему, но вставать не стал — не было настроения разговаривать. Потом появился отец Жан и куда-то поехал на своем крошечном «фиате». Где-то за монастырской стеной послышалась песня.
Пребывая в некотором оцепенении, Аргайл не сразу осознал странность этого пения и лишь спустя несколько минут решил поинтересоваться, что оно означает. Он вышел за ворота и спустился вниз по улице к церкви. У входа стояла группа женщин, в основном немолодых. Медленно раскачиваясь, они распевали псалмы. В руках у них были распятия и четки. Вокруг них собралась толпа зевак, кто-то щелкал фотоаппаратом. Аргайл пригляделся и признал знакомого репортера. Приблизившись к нему, он поинтересовался, что происходит.
— Они обращаются к своей госпоже, — ответил репортер с кривой ухмылкой. Сцена его забавляла.
— Ну и ну.
— Они собираются оставаться здесь до тех пор, пока картина не вернется.
— Боюсь, им придется ждать долго.
Репортер кивнул и окинул толпу прищуренным взглядом, обдумывая, под каким соусом преподнести событие. Сделать из него трогательную благочестивую историю? Или написать хлесткую статейку о суеверных предрассудках цивилизованных людей?
Аргайл оставил его наедине с этой дилеммой и спешно вернулся в монастырь, опасаясь, как бы репортер не смекнул, что он имеет к делу какое-то отношение, и не начал приставать с расспросами.
Флавия пришла в «Кастелло» заранее, горя нетерпением услышать, что хочет сказать ей Фостиропулос, и встреча оправдала ее ожидания.
Она закурила уже третью сигарету и прикончила вторую чашку орехов, когда Фостиропулос ворвался в бар, сияя радостной улыбкой. Он дважды горячо расцеловал ее в обе щеки, словно самую близкую подругу, и заказал шампанское.
— Что вы думаете о нашем друге ди Антонио? — спросил он, разливая вино по бокалам.
— Кто это?
— Человек, который организовал нашу встречу в министерстве.
— Ах он. Хм. Ничего.
— По-моему, он пустышка. К сожалению, такие работники есть в дипломатической службе любой страны. На папках с их делом стоит пометка «Невыездной». Жаль, но ничего не поделаешь. Такое уж у вас правительство. Вы постоянно умудряетесь выбирать туда очень странных людей. Все они надутые дилетанты и к тому же законченные злодеи. Вы так не считаете? Страна пребывает в полном развале, а вы даже не думаете от них избавляться.
— Вы так хорошо знаете нашу политическую ситуацию?
Он улыбнулся:
— Поверьте мне. Лично я вообще считаю, что каждые двадцать пять лет нужно устраивать революцию и начинать все с чистого листа. Мао был прав, хотя сейчас немодно его поддерживать.
— Насколько я знаю, у вас в правительстве тоже все время одни и те же люди, — заметила Флавия, смутно осознавая, что в словах Фостиропулоса может скрываться некий подтекст. — Как бы вы ни пытались от них избавиться.
— Верно. Но там не все такие. И их сразу видно. Стиль управления остается одинаковым. Взять хотя бы дело, которым занимаюсь я.