И она попросила два листа бумаги, карандаш и блюдечко. На одном листе начертила круг, равный окружности блюдечка, а затем начертила и второй круг, немного побольше первого; и между линиями, на протяжении всей окружности, написала все буквы в алфавитном порядке; затем в одном месте края блюдечка сделала черту карандашом и перевернула его на круг дном вверх так, что черта пришлась против буквы «а». Другой лист бумаги и карандаш отдала обратно мужу, пояснив:
— Записывай в одну строчку те буквы, которые я буду диктовать.
И он тихо протянул слово согласия: хорошо.
Людмила Рихардовна тем временем положила свободно пальцы левой руки но дно блюдечка и задумалась. Условились не разговаривать. Настала жуткая тишина. Прошло с полчаса времени, но блюдечко стоит, а Людмила Рихардовна, закрыв глаза, продолжает держать пальцы левой руки на дне блюдечка, немного в обхват его. Давид Ильич хотел было уже заговорить и выкинуть какую-то шутку, как вдруг заметил сильно дрожащие руки жены и кружение под пальцами блюдечка, во все стороны чертой, как будто бы что-то ищет. Она открыла глаза и наблюдает за чертой. Блюдечко стало крутиться быстрее то в одну, то в другую сторону, несколько раз даже кругом обкрутилось; наконец стало крутиться медленнее и чертой остановилось на какой-то букве. Людмила Рихардовна проговорила «б»; дальше блюдечко также крутилось и чертой останавливалось на соответствующих буквах, и она монотонно, с перерывами диктовала: «р», «и», «о», «и»…
— Я устала и больше не могу, — тихо заявила она и убрала руку с блюдечка; а затем, ласково взглянув на мужа, спросила: — Прочти, что там выходит?
— «Б-р-и-о-н»! — протянул Давид Ильич.
— Вот, видишь! — По одному имени можно уже судить, le fils, имя которому «Брион». Это имей в виду, Дэзи. — Заметила серьезно Людмила Рихардовна, поднялась и поцеловала мужа. — Идем лучше спать; уже ведь час ночи… Теперь можем спать и до полудня: «мама» поправилась и завтрак нам подаст сюда, к кроватям; я и записочку ей оставила в столовой-
Давид Ильич молчал. Он думал не о шутках и не о предсказаниях жены, и не о ее чувствах и предложении матери подать завтрак к кроватям, а думал о неумолимых и всесильных законах природы, творящих конечное в мировой бесконечности… В конце концов он все же решил последовать примеру жены и ушел к себе за ширму, подумав: если «чужие» люди отняли у нас родину и очень многих начали мучить и уничтожать, то и заявление жены есть не что иное, как воля природы, стремящаяся переубедить отпрыски человечества в бесцельности его кровавых дел.
Сон был мил и сладок, в особенности к утру, но кто-то стал усиленно звонить в передней, и Давид Ильич быстро поднялся, оделся и пошел отворить дверь. Вошли два незнакомых ему солдата, без кокард и без погон. Правда, одного из них он в догадку признавал за брата жены, Авдуша, по сходству его лица с лицом тестя. Было уже 8 часов утра. Светло. Незнакомцы тут же в передней представились ему как юнкера военно-технического училища: «Авдуш Цепа» и «Касуш Фрукт». Давид Ильич также назвал свое бывшее служебное положение, чин и фамилию.
— Я вас узнаю, господин полковник! — вежливо заговорил юнкер Цепа. — В прошлом году, весною был у вас на квартире в Риге, но повидаться не удалось. А затем сестра и отец много раз писали мне о вас; да и в Петрограде, в нашем училище, многие говорили о вас с восхищением и с благодарностью вспоминали за защиту чести армии и офицеров и за поднесенную «оплеуху» комиссару Скудному. — И он весело рассмеялся, назвав последнего «предателем-юдасом».
— Ого! Как далеко разлеталась моя новость, — подумал полковник Казбегоров, но сразу опомнился и заговорил совсем другим тоном, приглашая юнкеров раздеваться и следовать в комнаты: — Надеюсь, в «товарищей» превратиться не успели…
— Будьте спокойны, полковник! И прошу положиться на меня… — весело и добродушно ответил юнкер Цепа, тогда как юнкер Фрукт стоял молча, с сердитым и неудовлетворенным выражением лица, он не принял предложения полковника раздеваться и присесть и чего-то ожидал.
Но скоро в столовую вошли старики Цепы, и началась семейная и дружеская с Фруктом встреча и объяснения. Воспользовавшись этим случаем, Давид Ильич поспешил оставить их и ушел в свою комнату, вынеся очень скверное впечатление о юнкере Касуше Фрукте, от которого, по его мнению, в «советском царстве» можно ожидать всего.
От шума и толкотни в столовой Людмила Рихардовна также проснулась и, недовольная случившимся, решила было подыматься, как вошел в то время муж. Неудавшийся ее план спать целый день и завтракать в кровати, страшно взволновал ее, но узнав от Давида Ильича о приезде юнкеров, поспешила изменить тон и тему разговора и упросила мужа продолжать «покойную ночь», а сама же начала одеваться.