Что замыкается и кроется в душе? Ответственность перед временем. Атом и космос… Утверждение высшей ступени сознания.
Отказ от бессмертия!
Ирония и вера. Вера, как масло, — сверху. В наш век без усмешки нельзя.
А вера, как масло, всегда сверху.
Без усмешки нельзя — много крушено-рушено. Либо плакать, либо смеяться! Лучше смех, чем слезы!
Боренье… Мечты и ирония.
Передача чувств.
Чувства… Любовь к жизни. Ирония. Ответственность.
В чем загадка б[абки] В[асилисы]? Поиск?
Нерадение! Зачем? Почему позвали? Что сделано в жизни, чтобы стоять?
Познание. Сделано. Вот этот мальчик[8] и его судьба.
Первые выходы на демонстрацию — не маевка.
Противоречия образа: ирония и мечта!
Мерцающая иллюзия.
Тайники души. Свет и горечь силы необычной.
«Что веет в воздухе, когда совершаются события, что замыкается, прячется в душе?»
Боль за Граню, боль за мужа. Шел первым. Трудно быть впереди. Ранила гибель. Просчеты. Изувериться в ней, в своей собственной…
Чем объясняется чудо с Тимошей?
Возродившаяся Граня?
Сила в устрашении.
Все видела — заполненность жизни.
Противоречие — скепсис и вера. Переход одного в другое.
Вероятное с удивительным. Закономерность Тимоши.
Неожиданность раскрытия характеров. В чем неожиданность? Отказ от бессмертия? Мысли о бесцельности жизни.
Поток парадоксальных ассоциаций.
Вечное борение мечты и иронии.
Хотим!
Не умеем!
Будем уметь!
Сирень приняла эстафету весны от вишен и передает ее дальше, через лилии — пролетью.
Еще скупо, редко, но тем жарче, нежданней, то там, то тут вспыхивают солнечно-золотые лилии. Как всплески летнего зноя.
Великолепен ровный розоватый ковер чешского цветка. Одна за другой раскрываются желтые лилии.
Весь сад в цветочной пыльце — она ложится тончайшим слоем на землю, на садовые скамьи, на ступени, белыми разводьями оседает в местах полива.
Белые сережки орешника, как мохнатые гусеницы, выстлали всю землю.
Как они охраняют нас, милые, с раннего детства самые любимые сосны!
В их кругу нам так отлично вдвоем! Но совсем защитить и они бессильны…
Пришел старик колхозник. Его не отпустили из плохого колхоза, не дали документа.
Как убедить, доказать, что это ошибка — оставлять элементы антидемократии в колхозах?
Ни за цветы, ни за грибы не могу спрятаться от этого.
Думаю об этом, пишу об этом.
Писатель должен писать правду!..
Доцветает сирень. Все щедрее знойные лилии над высокими травами.
По старому исчислению вчера началось лето.
Сад зелен и тих. Только скромная кайма анютиных глазок да золото лилий — словно мостик, брошенный из пышного, высокого весеннего цвета к нарядному летнему; от вишен, яблонь, тюльпанов, сирени — от весны к лету, к розам и пионам — передают эстафету эти желтые лилии и скромные виолы.
Кончаются дни сирени и ландышей, текут дни желтых лилий и чешского костра, и в их красках — золотых и оранжевых — само лето.
Зелень еще по-весеннему сочна и свежа. Но сильна уже летней, зрелой силой.
Часто повторяют слова: «Роман — зеркало, с которым идешь по большой дороге… В нем отражается то лазурное небо, то грязь, лужи, ухабы… Зеркало отражает грязь, и вы обвиняете зеркало! Обвините лучше дорогу или дорожную инспекцию…» (Стендаль).
Повторяют эти слова, не понимая. Роман — это зеркало, но зеркало на большаке, по которому движется вперед народ.
И вот во весь рост становится вопрос о дороге писателя. Идешь ли ты вместе с народом большаком или тащишься переулками, закоулками?! Ведь только в первом случае твое зеркало — роман — нужно народу.
До этого раскрывались то там, то здесь по одному золотому цветку в травных зарослях, и вдруг, в одно утро, обильно, щедро, крупно, высоко грянули по всей полосе от дома до калитки по десять лилий на каждом кусте.