Купы деревьев пышны, сильны, темно-зелены, тенисты, и влажна земля под ветвями.
Буйно зеленеет, играет всеми красками, исходит влажными запахами сад…
А над купами яблонь и вишен, над зеленой влажной порослью сосновая сушь и тишина в высокой голубизне.
Там, в небе, только сосны.
В три, в четыре раза выше самой высокой яблони, они легко вздымают над зеленой купиной песчаные, со всех сторон омытые синевой, рудовые стволы со свободно брошенными в небо спокойными лапистыми ветвями.
В вышине они одни.
Плывут перистые полетные облака, плывет и колышется сама знойная синева, плывут и они сами, прямоствольные, корабельные…
…Сладко пахнут табаки по вечерам.
Знойные дни. Теплые звездные ночи с опьяняющим запахом цветов.
В прошлые годы мои безумные блокноты полны были голосами людей, зарисовками жестокой, захватывающей жизни. Я люблю их — измятые и запятнанные блокноты тех лет — блокноты Сталинграда и целины.
Нынче болезнь, муж, цветы и физики. И я люблю эту свою тетрадь.
Кто запомнился из тех блокнотов? Настя[13]. Прозоров[14]. Лалетины[15]. Эти люди — как цветы.
И как по поверью — средь солнечного дня короткая гроза, обильная молниями и дождем-проливнем.
Настоящая «паликопна» — гроза на первые копны зрелого хлеба.
…Илья громом лето кончает — зажин начинает…
Гроза прошла — и засверкало озерцо в каждом розовом лепестке! С каждой красной вишни свисала искристая капля. Мы снимали сад после дождя, снимали капли на вишнях, с крохотными радугами, маленькие озерки на лепестках роз, слепящие синевой лужи у крыльца. Хотелось запечатлеть все — все было прекрасно. А к вечеру похолодало…
«Олень ноги обмочил»… Первый вздох осени.
Я умру в сентябре — октябре — так почему-то мне кажется.
В этом или в следующем году — я не знаю, но в сентябре — октябре.
Какое счастье верить в бога — ведь это значит верить в возможность любить и помогать любимым «оттуда».
Знойный день, с темной летней зеленью, с прижухлыми на солнце нечастыми розами.
И вдруг снежная свежесть первого флокса — белого, как я люблю, крупноцветного, влажного.
Все флоксы в бутонах.
Нежданно и как-то сразу вытолкнули бутоны гладиолусы. Проглянул на них первый алый глазок.
…Вот мы с Максимом и дошагали прямо по цветам от раннего весеннего цвета до гладиолусов и флоксов — цветов осени.
Шолом-Алейхем говорил о деньгах: «Или они есть! Или их нет!» То же можно сказать о таланте: «Или он есть. Или его нет». То же можно сказать о даре любви и заботы: «Или он есть, или его нет».
И редко я видела (может быть, впервые), когда этот дар есть в такой степени.
Пасмурный денек. Короткие, высыхающие дождички «накрапом».
Темная сильная зелень зрелого, предосеннего лета.
Собрали вишни. Редко рдеет уцелевшая ягода.
Черные гроздья смородины.
Редкие и прелестные розы — черная роза Гадлей. Розовая, нежная, чайно-гибридная. Полиантовые нежнейшие. И белые — фрау Друшка.
Стоят космеи.
Стойко, трогательно, непоколебимо с весны до осени цветут алые сережки фуксии.
В лесу под коротким накрапистым дождичком Максим нашел дивный, словно выдуманный гриб-боровик. Это «гриб в идеале»! Бархатный, светло-каштановый, крепкий, с округлой шляпкой и сильной ножкой, великолепных пропорций и крепости. Такие я видела только на картинках да в галантерейных магазинах — «гриб для штопки».
Мы все долго ходили вокруг него, не решаясь сорвать. Вели вокруг него хоровод.
Дивно пахнет вечерами рослый табак у окна…
Ночью огромная луна над соснами. Зелень, светлеющая на черном бархате влажной земли.
…И белые купы душистого табака… Днем спавшие, голенастые, незаметные и некрасивые, по ночам табаки овладевают садом. Их высокая белизна и запах, волнующий душу…
На моей верхней террасе ночью сильный и теплый ветер — как на палубе с прогретого солнцем моря.
Ленивые переливы листьев под теплым ветром.
Среди ночи мы танцевали с Максимом на высокой террасе под большой белой луной…
И пахли табаки, и сосны махали нам ветвями, и нам было так хорошо!
14