А утро, полное блеска, встретило нас молодыми розами, полными росы и миллионов солнц. Встретило тесным кругом сосен, что словно охраняют нас от всего недоброго.
Как прелестна земля!
Как великолепна жизнь, когда любишь всем сердцем!
Чудесные цветы, но люди чудеснее! Только редко, редко. То, что происходит со мной и Максимом, чудесно!
Знала ли я, что испытаю такую всепроникающую привязанность?
Да, я знала, давно, с детства. Я знала за собой способность ерундить, даже хулиганить во второстепенном и быть самоотверженной, смелой в главном.
Любовь — чудо человеческое.
Блеск тяжелой и темной листвы.
По второму осеннему заходу зацветают поредевшие было розы.
Сизо-алая роза Гадлей. Вьющаяся бело-розовая, нежнейшая, плетистая, снежно-белая Друшка.
Раскрылся первый факел алого гладиолуса.
Колышутся любимые космеи, и под окнами — словно цветущий луг в разгаре лета.
…Но под купами летней зелени вдруг поднялась рыжеватая в гроздьях рябина… Я не знала ее, не помнила о ней, не видела ее. И вдруг сегодня она поднялась над опустелыми вишнями, над темной сиренью.
Осень?..
При каждой перегрузке, когда поднимает голову смертельная болезнь, я думаю о Максимушке. Как он останется?
Когда столько душевных сил вложено в любовь, когда все на таком душевном взлете и трепете, как у него, разлука грозит не только горем, но опустошением, равнодушием, глубоким спадом.
…Равнодушие ко всему и навсегда — это очень страшно. Я испытала это. Нет страшнее!
Он пришел, этот завершающий месяц — венец летнего счастья.
Знойное марево. В отяжелевшей от зноя зеленой куще тяжелые, пригибающиеся стебли роз, пронзительные алые гладиолусы, пышные снежно-белые флоксы, луг космей, нежных и неприхотливых.
Надо всем этим неприхотливые яблони, полные яблок. А над ними, над всей купиной зрелого августовского сада, в синей вышине песчано-желтые стволы царственных сосен с зелеными ветвями, брошенными спокойно и вольно в безоблачную синеву.
Вечер первого августа. Погасло и посветлело небо.
Купина сада еще зеленеет, а ветви сосен черны и отчетливы на светлом предвечернем небе.
Яблони где-то внизу, вся купина зелени внизу.
Со мной, надо мной, вокруг меня только сосны.
Родные деревья моего детства. Встали кругом, распростерли добрые крылья. И такой покой «под крылом у сосны».
Тишина.
Под крыльями сосен, под их милой охраной течет это лето.
И, как всегда, вечером, дождавшись назначенного часа, выступили они из всего на белом небе. А на земле раскрылись, завладели садом и выступили из зелени купы белых высоких табаков.
Неприметные и грубоватые днем, в «свой час» они прекраснее всего.
Дивно, таинственно хорошеют они вечерами.
Над ними, над милыми соснами кружились очень высокие подоблачные птицы, и, как птицы к гнездовьям, к аэродрому один за другим пролетали самолеты.
Почему так легко и спокойно на душе?
Это лето течет в кругу сосен, под их спокойными крыльями, рядом с Максимом, и рядом с нами изо дня в день идет бабушка Василиса…
Люблю ее милую душу, такую русскую в ее самоотверженной доброте и жесткой правдивости, в ее боевой ярой потребности в справедливости, в ее умении все понять, над всем усмехнуться, в сочетании наивной веры с острой прозорливостью.
Вера и прозорливость в их борьбе и слиянии.
«Во мне, старухе, и того и другого понабито… Схлестнутся друг с другом. Пока шучу над собой, а впору плакать. Шутник-покойник пошутил да помер…»
Как мило и легко писать о тебе — льется из самой души! Примут, полюбят ли тебя, бабушка Василиса? Может быть, и нет.
А я все равно люблю и радуюсь каждому твоему душевному слову. И по этому лету, под крыльями сосен, по календарю цветов я иду с тобой.
Милые сосны стали стеной вокруг меня, распростерли крылья, точно охраняют.
И такой покой исходит от них!
Сосны — деревья моей жизни.
С утра полуденное солнце, а к вечеру одна за другой прогремели подряд три грозы.
Последняя громыхала уже потемну.