Выбрать главу

— Мы объяснились… Я ему говорю: «Почему ты ко мне не подошел, когда я стояла на кухне?» А он говорит: «Я шел рыбачить, у меня в банке были черви, а ты боишься червей». А я ему говорю: «Ты мог поставить банку на землю». А он мне говорит: «У банки плохая крышка, и черви могли бы расползтись». А я ему говорю: «Значит, тебе твои черви интереснее меня?» А он говорит: «Ничего подобного».

— Вот, — сказала Альвик и протянула Насте записку.

Настя прочла записку и авторитетно заявила:

— Значит, он тебе официально объяснился. Теперь ты тоже должна ему объясниться. Знаешь что? Давай напишем ему ответ стихами!

— Стихами?!

— Да. Взрослые всегда так делают. Мирон Семенович из спиртзавода пишет моей маме во-от такие стихи. — Настя развела руками. — Я сама читала. Стихами гораздо интереснее. Ты какие знаешь стихи?

Альвик подумала.

— Я знаю «Ищут пожарные, ищет милиция…».

— Это не подходит. А еще что ты знаешь?

— «Я волком бы выгрыз бюрократизм», — продекламировала Альвик, запинаясь, но с выражением.

— Это вовсе не подходит. Надо про любовь.

Альвик стала думать. Ей хотелось найти веселое и таинственное стихотворение про любовь, но такого не было.

Она с надеждой взглянула на Настю.

— Ладно уж. Так и быть, — сказала Настя. — Я тебе что-то покажу. Только ты дай мне слово, что никому не проболтаешься. А то знаешь, какие у нас ребята. Они так засмеют, что из лагеря сбежишь!

— Честное пионерское, я не проболтаюсь!

Настя принесла из палатки маленький альбом с алым сердцем на желтой обложке. Листы альбома пожелтели, а буквы стерлись от времени.

— Это еще мамин альбом. Когда она была в гимназии.

Альбом был секретный, и стихи в нем были секретные, а потому особенно интересные. Если бы они не были секретными, то показались бы Альвик смешными, но сейчас за каждым словом чувствовался тайный смысл, и Альвик смотрела на альбом расширенными от любопытства глазами.

Здесь были непонятные стихи про Марусю, которая отравилась, и загадочная песенка про шарабан. Подходящих стихов не было.

— Может быть, это? — с сомнением сказала Настя.

Альвик прочла:

Люблю тебя, как ангел бога, Люблю тебя, как брат сестру, Люблю тебя я очень много, Любить я больше не могу.

Лицо Альвик приняло жалобное выражение.

— Настя, но я вовсе не люблю его, как ангел бога! И потом, никакого бога нет.

— Ты не понимаешь! — рассердилась Настя. — Ведь это стихи! В стихах все не как в самом деле, а как наоборот.

— Я не хочу наоборот!

После долгих пререканий Альвик написала по-своему:

«Я тоже люблю тебя, как хорошего пионера».

С запиской в руках она побежала разыскивать Ваню. Он сидел на большом пне и плел сеть.

Альвик отдала ему записку. Пока он разворачивал и читал, она стояла рядом, смотрела на него во все глаза и подпрыгивала на месте от любопытства и нетерпенья.

В кустах показалось сердитое лицо Насти.

Настя хмурилась и махала руками. Альвик подбежала к ней.

— Дура! Когда мальчик читает твою записку, то совсем не полагается стоять рядом с ним и таращиться на него что есть мочи.

Через полчаса всем лагерем пошли за земляникой.

— Альвик! Альвик! — позвал Ваня. — Иди сюда. Здесь много! И крупная!

На опушке, где начиналось поле и стояли черные пни, стлался земляничник. Перезрелые исчерна-красные ягоды с крупными зернышками на поверхности сами просились в рот, но Альвик не ела их, а собирала для мамы. Лучшие ягоды она рвала со стебельками и связывала в букетик.

— Ваня, смотри, стрекоза!

Муравьи тащили большую золотисто-зеленую стрекозу. Стрекоза была мертвой, но крылья у нее были такие большие и легкие, что все время вздрагивали, как живые. Стрекозу они положили в корзиночку поверх ягод.

Когда корзиночка была полна, а земляничник опустел, Альвик предложила:

— Давай поиграем в «колосок-колосок».

Они нарвали колосьев, веток, листьев и уселись в тени. Альвик зажмурилась и тоненько пропела:

Колосок, колосок, Подай голосок!

Ваня поднес колосья к ее уху и потер их друг о друга. Альвик вслушалась. В нежном шелесте чуть слышался тонкий, стеклянный звон.

— Овес! Овес! — радостно закричала Альвик.

Ржаные колосья шуршали ровно и сухо, звук осиновых листьев был хлопающим, береза шелестела мягко, а ветви сосен были самыми тихими.