За палаткой звенели веселые голоса, а Альвик, победительница и «героиня дня», сидела одна в своей палатке и плакала, уткнувшись в свой букет, в свое ни с кем не разделенное и потому тягостное богатство.
…В палатку заглянул Ваня.
— Ты плачешь? Почему ты плачешь?
Показалась Катя.
— Альвик! Что с тобой!
Через минуту все в лагере говорили: «Альвик плачет». Она никогда не плакала, и поэтому слезы в день ее торжества беспокоили всех.
— Сидит одна в палатке, держит букет и плачет, — говорила Катя доктору.
Доктор пришла в палатку.
— О чем ты, татарочка?
Альвик уже не плакала, она крепко держала Ваню за руку и смотрела в землю.
— У меня болит нога.
— Покажи мне ногу, девочка!
— Уже прошло.
— Тебя кто-нибудь обидел?
— Нет, нет.
Пришел дядя Миша.
— Ну, ну, ну, ну. Устала, умница! Шутка ли — два раза на станцию сбегала, да состязание, да то, да се! Вот всех повыгоняем и спать уложим.
Все ушли, но Ваню Альвик не пустила.
— Возьми у меня букет. — Она жалобно посмотрела на него.
— Но это твой букет. Куда же я его дену? У нас в палатке мальчишки ощиплют все цветы.
— Нет, ты возьми. Или знаешь что…
— Доктор, что с Альвик? — спросил Митя.
— Перенервничала. Вы знаете, у девочек в таком возрасте обостренная впечатлительность. Это обычно!
— Ей одиннадцать лет! Какой же это «такой» возраст?
— Но она — татарочка! Они формируются раньше. Слишком большая дневная нагрузка — и физическая и психическая.
«А я еще заставил ее дежурить ночью!» — подумал Митя и от сознания неверного поступка сморщился, как от боли. «Взялся быть начальником лагеря, так будь таким, как полагается! — думал он, досадуя на себя. — Вот, плачет девочка». Он вспомнил, как она «наряжалась для сосен», как «ела лес», и снова сморщился. «Они же как цыплята! Нежные. А я с ними по-партизански! Ах ты черт!»
К нему подбежал Ваня.
— Альвик хочет проситься в город. Она скажет, что у нее болит нога, но это неправда! Она беспокоится за маму. Ее нельзя не пустить.
Митя рад был загладить вину.
— Я сам отвезу ее. Мы поедем на грузовике. И ты собирайся, поедешь в охотничий магазин за удочками.
По дороге Альвик развеселилась.
Теперь, когда встреча приближалась, Альвик уже казалось, что ничего страшного не могло случиться. Просто задержали на работе! Какая она глупая — сразу испугалась, как маленькая!
Улицы были и знакомыми и новыми.
Покрасили забор у сада, поставили новый киоск и еще сильнее разворотили мостовую, которую давным-давно ремонтируют.
Вот наконец знакомый дом, асфальтированная площадка перед домом. На ней так удобно играть в классы!
— Здесь! Здесь! — Альвик спрыгнула с грузовика.
В глубине двора палисадник, огороженный невысоким забором, а в палисаднике белый дом с полуподвальным этажом.
Знакомые занавески с вышивкой ришелье чуть колышутся на окнах.
Все выглядит спокойно и привычно. Ничто не изменилось.
Альвик легко вскочила на перекладину забора — теперь ее голова оказалась вровень с подоконником.
«Что там внутри? Все ли хорошо?»
Из глубины комнаты донесся голос отца.
Альвик не разобрала слов, но уловила интонацию и сразу радостно вздохнула.
Отец говорил тем смеющимся, играющим голосом, который появлялся у него только в самые веселые минуты.
Альвик хотела бросить в окно букет, но сразу возник другой план. Она спрыгнула с забора, открыла дверь своим ключом и вошла в прихожую.
В лицо повеяло домашним запахом. Пахло кофе, геранью, еще чем-то непонятным, но знакомым с детства.
Альвик вошла в столовую. Дверь из столовой в спальню была закрыта.
Стояла тишина.
В комнате было полутемно, но Альвик различала знакомые вещи.
Все как всегда.
Большой буфет с цветными стеклами, диван, этажерка. На окне «бабушкина чашка».
Бабушка давно умерла, ее синяя с золотом чашка все еще называлась «бабушкиной» и считалась семейной драгоценностью.
Глаза Альвик привыкли к темноте, и она увидела на дне чашки желтый след и присохшие чаинки. Эти присохшие чаинки встревожили бы Альвик, если бы она не слышала веселого голоса отца. Двигаясь на цыпочках, она принесла из кухни кувшин с водой и поставила в него букет. Землянику высыпала в сахарницу, а букетики и стрекозу выложила на блюдца для варенья. Ну, вот! Все готово! Как они удивятся! Сейчас они выбегут из комнаты. Отец подбросит ее к потолку, а мама будет смеяться и гладить ее волосы. Втроем они сядут пить чай с земляникой. От радостного возбуждения Альвик захотелось визжать. Чтобы удержаться, она зажмурилась и присела. Она повернула выключатель, комната осветилась, и сразу выступила и пыль на буфете, и грязь на полу.