Надо скорей идти за клюевской группой. Вероятно, диверсанты недалеко. И как только самолёты скрылись из вида, майор Серёгин дал приказание немедленно свёртывать лагерь.
Один в тайге
Кто мог рассказать о том, что произошло в тайге, когда горящий самолёт, оставляя, как комета, огненный след в небе, врезался в землю? С ветки сорвался ворон и тяжело полетел посмотреть, не будет ли какой добычи! Порыв сильного ветра отбросил его в сторону, и он исчез в ближнем ущелье. Тетерев с одного холма пытался перелететь на другой, но, сделав небольшой круг, вернулся обратно. Только ворон и тетерев видели, как самолёт ткнулся в край выемки на лесной поляне и задрал вверх хвост. Из машины выбросило человека. Только они видели, как второй человек упёрся руками в дверь, но его что-то ударило в спину, и он со стоном свалился в пилотскую кабину. Придавленный обломками, он тщетно пытался выбраться. Только они видели, как откуда ни возьмись выскочил из леса третий человек и подбежал к горящему самолёту. Человек этот, видимо, был не робкого десятка. Пренебрегая опасностью, он стремительно нырнул в разрушенную кабину, обхватил стонавшего лётчика за талию и стал тащить его наружу.
Огонь перекинулся на искорёженные крылья самолёта, а в них – бензин! Человек так и не успел вытащить потерпевшего. Вскинулся огненный фонтан, за ним другой; взорвались бензиновые баки в крыльях. Обломки самолёта вспыхнули, словно смоляной факел. Сильный ветер накрыл пламенем кабину и людей. Столб чёрного дыма взметнулся в хмурое небо; дым, гонимый ветром по долине, по неровной щетинистой земле, задевая деревья, поднялся выше сопок и слился с тучами.
Снова стало тихо и безлюдно.
Крупные холодные капли воды смешивались на лице со струйками крови. Проливной дождь привёл Соколова в чувство. Некоторое время лётчик неподвижно лежал, бездумно глядя на густые тёмно-серые облака, опускавшиеся всё ниже и ниже. Сильно болела голова. Тошнило. Во всём теле было ощущение странной размягчённости.
Соколов смутно вспомнил, как сажал горящий самолёт, как боялся врезаться в лес.
«Где сейчас Гришин? Где штурман? Он до последней минуты боролся с огнём на «Кречете»... Неужели погиб?»
– Саша! Гришин! – Лётчик пытался крикнуть, но только хриплый стон вырывался из его пересохшего горла.
Сгоряча Соколов вскочил на ноги и обошёл вокруг пепелища – груды сгоревшего и расплавленного металла, всё, что осталось от замечательного, может быть единственного в мире по своим лётным качествам, самолёта.
«Нет Гришина. Значит, штурман ушёл в тайгу. Надо догнать его во что бы то ни стало.» Соколов шагнул в чащу. Он шёл, не замечая пути, и время от времени звал хриплым голосом:
«Саша! Саша!»
Потом закружилась отяжелевшая голова, и он как подкошенный упал в траву.
Когда лётчик очнулся, он сперва ощутил только запахи леса. Казалось, все другие чувства, кроме обоняния, исчезли. Пахло так, как только может пахнуть в лесу после сильного дождя – мокрыми листьями, грибами. Пахли какие-то цветы, которые источают душистый аромат лишь в сырую погоду. Он открыл глаза и ничего не увидел в ночной темноте. Тьма была глубокой и тяжёлой и так близко надвигалась сверху и с боков, точно хотела задушить. Как ни напрягал Соколов зрение, он не мог различить даже силуэты деревьев. До длинных узловатых корней одного дерева он дотронулся рукой, но не увидел его. Тогда стал осторожно и внимательно ощупывать свою голову, лицо, шею, плечи. Кроме царапин и ссадин, пальцы ничего не обнаружили. Ран и открытых переломов, кажется, не было. Так почему же так болит голова и тело обессилело? Где-то в глубине сознания бьётся что-то тревожное, требующее решительного и смелого поступка, но даже встать на ноги нельзя. Соколов попытался передвигаться на четвереньках, но это вызвало нестерпимую боль. Скатившись не то в яму, не то в овражек, он с облегчением вытянулся и забылся мучительным сном.
Сколько он так пролежал, Соколов не знал. Он озирался по сторонам, не понимая, где находится, и каждый раз, когда поворачивал голову, резкая болевая волна с силой ударяла в виски и лоб, но он всё-таки огляделся. Над его головой густо переплетались ветки, образуя плотный свод. Он лежал в неглубокой выемке, похожей на днище большого длинного гроба. И воздух в этом естественном гробу был неподвижен, сдавлен, как будто им никто не дышал, и тишина как в могиле. Соколов слышал только нервное биение своего сердца, и в голове его непрестанно звенело. Гнус облепил его лицо, шею – он не замечал этого. Человеку казалось, что он уже наполовину умер.