Это ощущение не прошло и с рассветом.
День, два, а может и больше, Соколов то лежал, то бесцельно брёл куда-то. Голова его была будто налита свинцом. Его кружило по лесу, то и дело валило в траву. Но вот сознание стало возвращаться. Соколов сел на кочку, вытянув ноги, прислонившись спиной к дереву, и силился вспомнить, что с ним произошло, понять, где он находится. Кажется, вот он держит в руках штурвал «Кречета»! Неожиданно перед его глазами мелькнуло пламя, раздался свист стремительного снижения, возникла фигура Гришина с огнетушителем в руках, и постепенно Соколов вспомнил всё, вспомнил... Он вскочил на ноги и спотыкаясь пошёл, как ему казалось, к самолёту. Сделал несколько шагов и замер – куда он идёт?
Наступили сумерки. Сразу стало темно, и лётчик залез в густой кустарник; ему казалось, он будет там в безопасности, но мошкара залепила лицо и руки – не стало сил терпеть. Сквозь переплетение ветвей сочился лунный свет. Соколов решил забраться на дерево – от зверя спасение и мошкары будет меньше.
Устроившись поудобней на разлапистой ветке и приложив ко рту рупором ладони, он громко закричал. Расчёт на то, что его услышат товарищи, если они где-то неподалёку, конечно, не оправдался.
Эхо разнесло и многократно повторило его голос.
Чутко прислушивался Соколов к ночным звукам. Ухнет филин, завоет какой-то неведомый зверь, захрустит валежник под чьими-то тяжёлыми шагами... Ночь полна звуков, незнакомых и тревожных. Снова и снова кричит человек во тьму:
– Ого-го-го!
Ответа нет...
Вскоре после рассвета Соколов не столько услышал, сколько ощутил всем своим дрожащим телом нарастающий гул моторов. В небе показались две военные машины, летевшие примерно в километре друг от друга.
Воздушные разведчики долго кружились, то снижаясь до самых сопок, то взмывая ввысь, пока не скрылись за горизонтом.
Обнаружить сгоревший самолёт и одного человека в тайге очень трудно, почти невозможно, а Соколов был бессилен дать о себе знать.
Во многих переделках бывал Соколов, но в таком отчаянном положении очутился, пожалуй, впервые. Один, больной, в тайге, в неведомом месте. Определить точку, где произошла авария, он не мог: под рукой никаких приборов, даже простейшего компаса нет.
Соколов взглянул на часы. Секундная стрелка с разбитым вдребезги стеклом была неподвижна. Он приложил часы к уху – не тикают. Может быть, забыл завести? Нет, пружина накручена до отказа.
Сколько крайне нужных сейчас вещей погибло в огне! Даже пистолет остался в кабине. А как бы пригодилось оружие в тайге. Хорошо ещё, что на поясном ремне висит кожаный футляр и в нём финский нож.
Соколов, в который раз, сам себе не доверяя, – а вдруг что-нибудь пропустил! – обшарил свои карманы, но нашёл лишь расчёску да нетронутую плитку шоколада «Золотой ярлык». Вот это ценная находка! Если экономно его расходовать, хватит на несколько дней.
Соколов вспомнил, что он давно не ел. Сорвал лилово-золотистую обёртку с плитки шоколада, отломил несколько сладких квадратиков и медленно разжевал их.
Боли в голове постепенно утихали. Лишь при ходьбе, каждый раз, когда он спотыкался о кочки или корни, это отдавалось в затылке тупым, не очень сильным ударом. Голова была как в тумане, мысли возникали ленивые, расплывчатые и, не успев как следует оформиться, исчезали. Тело было вялым. Как видно, сотрясение мозга, полученное при аварии, ещё не совсем прошло. Но всё-таки способность оценивать обстановку в какой-то степени вернулась к лётчику.
Соколов знал, что «Кречет» будут искать. К его перелёту было приковано внимание всей страны. Правительственная комиссия посылает, должно быть, и самолёты, и наземные поисковые партии. Конечно, скорее всего его нашли бы около места катастрофы, а он в горячке ушёл от пепелища, вблизи которого, наверное, бродят Рахимов, Морозов, может быть, Гришин; надо бы вернуться туда. Он пытался найти место падения самолёта, двигался в разных направлениях, но ничего не обнаружил.
Соколов с трудом влез на высокое дерево, которое росло на вершине сопки; он думал, что увидит оттуда пепелище, но ничего не заметил. Найти что-нибудь в хаосе деревьев очень трудно, почти невозможно.
Куда же идти?
По его расчёту катастрофа произошла в районе Могочи, чуть южнее станции. А вдруг ветер снёс воздушный корабль на китайскую территорию? Нет, этого не могло быть. Гришин неоднократно просил пеленг; такой опытный штурман, каким он был, не мог сбиться с маршрута. Значит, надо идти на северо-запад. В этом направлении должны быть населённые пункты.
Совсем налегке, с открытой головой, в замшевой рубашке и хромовых сапогах, отмахиваясь от мошкары берёзовой веткой, человек зашагал на северо-запад, ориентируясь по солнцу.