– Вы уйдёте в район, Пётр Иванович, – еле слышно сказал лётчик, – а со мной всякое может случиться... У меня к вам большая просьба.
Евдокимов насторожился.
– Когда я блуждал по тайге, – продолжал лётчик, – то случайно нашёл золото, огромное богатство, целый котлован намыла сама природа, и недалеко отсюда.
Соколов достал из кармана узелок с золотым песком и кусочек бересты, на котором был нацарапан план, и протянул всё это Евдокимову.
– Пожалуйста, передайте всё это местным властям. Если я умру, они разыщут. А если застанете меня живым и я поправлюсь, до гроба буду благодарен.
Евдокимов медленно развязал узелок и стал пересыпать золотой песок с ладони на ладонь. Ничто не выдавало его волнения, кроме лёгкого румянца, окрасившего скулы.
– Правильное золотишко! Целый котлован, говорите? – заметил он безразлично, но несколько более глухим голосом.
Соколов уже не слышал этого вопроса. От высокой температуры и напряжения, вызванного разговором, у него кругом пошла голова; казалось, земля опрокидывается. Больной, измученный человек немигающими глазами смотрел ввысь. На закате солнца в небе появился чуть заметный серп луны.
...У огня лежит и стонет тяжко больной. А напротив его, привалившись к стволу могучего дерева, бодрствует случайно встреченный им человек, угрюмо смотрит на огонь и прислушивается. Больной тяжело дышит, зовёт в бреду какую-то Нину, жалобно шепчет что-то бессмысленное, потом кричит: «Оставить самолёт! Что же ты не прыгаешь, Саша?»
Бородатый человек подкидывает ещё валежника в костёр.
Когда засерел ранний рассвет, он вскинул за плечи свой мешок. Потом снял его, развязал и положил около больного кусок хлеба и немного сала. Ещё раз, крякнув, он взвалил на спину свою ношу и, осторожно ступая, словно проверял после каждого шага, прочно ли его держит земля, ушёл искать золото.
Схватка у костра
Евдокимова не было трое суток. Он взбирался на высокие сопки, залезал на деревья, тщательно осматривал всё кругом, но места, изображённого на плане, начертанном на бересте, не обнаружил.
Соколов по-прежнему в бессознательном состоянии лежал у потухшего костра. Хлеб и сало были не тронуты.
«Это хорошо, – подумал Евдокимов. – Значит, двойная доза снотворного, которую я ему дал, подействовала. Счёт дням он не помнит, скажу ему, что не уходил в район, боялся оставить его одного. Немало придётся повозиться с больным, пока он будет в состоянии указать место, где находится золото. Но игра стоит свеч».
Таблеток с мудрёным латинским названием Евдокимову, конечно, было жаль: самому могут пригодиться. Его снабдили ими люди, пославшие его сюда, в тайгу, полную непредвиденных и ожидаемых опасностей. Они говорили, что это новое и верное средство. Сколько ему здесь скитаться – неизвестно, а от укуса зловредного таёжного кровососа можно легко заболеть. Но придётся поделиться своим запасом. Иначе больного не подправить.
Соколов уже не стонал, а хрипел. У него потрескались губы, рот был открыт. Тонкая струйка холодной воды из чайника освежила его. Сначала он поперхнулся, потом его начал душить кашель. Евдокимов приподнял ему голову, и кашель постепенно прекратился.
Больной открыл глаза и долго не отводил застывшего взгляда от своего таёжного спутника.
– Не узнаёте, Юрий Александрович? Я – Евдокимов.
– Пить хочу, – с трудом выговорил Соколов.
Евдокимов дал Соколову воды и одновременно положил ему в рот две таблетки.
– Глотайте, вам поможет!
Соколов тихонько застонал.
Вскоре ему стало немного лучше. Сознание прояснилось.
– Спасибо, Пётр Иванович! – поблагодарил он. – Вы в район ходили?
– Что вы, Юрий Александрович! Да разве я вас в таком состоянии оставлю одного?
– Признаться, неважно себя чувствовал, – сказал Соколов. – Долго я лежал без сознания?
– Порядочно! Примерно, часов десять прошло. Наверно, проголодаться успели? Сейчас запалю костёр, сварю кашу.
«Таёжный доктор» накормил больного с ложечки, совсем как заботливая няня – и тот уснул.
Евдокимов умаялся после долгих и тщетных поисков золотых россыпей. Трудной оказалась эта трёхдневная «прогулка» по тайге. Черти, что ли, этот клад стерегут! Всё равно он его достанет. Евдокимов стянул с себя сапоги, насквозь промокшие за трое суток скитаний, разложил для сушки у костра портянки, глубоко вздохнул, вытянулся и крепко заснул, повернув коричневые пятки к огню.
...Больной проснулся оттого, что его мучила жажда.