...Девушка в городском красном в белый горошек платье, весело напевая, складывала высохшую сеть. Длинные, по колено, иссиня-чёрные косы, наспех скреплённые на затылке маленькой головы, чтобы не мешать работе, обрамляли миловидное, чуть широкоскулое лицо. Очень похожий на неё мальчик лет двенадцати, серьёзный и деловитый, помогал ей.
Около брата и сестры вертелись мохнатые рослые собаки. Внезапно собаки насторожились, подняв головы, отрывисто залаяли и бросились к воде.
Из дома вышел Холим.
– Отец! – крикнула девушка. – Чего они заливаются?
Холим, приложив козырьком руку ко лбу, смотрел на реку.
– Я и сам не пойму... Вот там далеко, – он указал рукой, – плавник идёт, однако надо задержать его. Может, поэтому собаки голос подают?
– Они совсем не так лают, когда плывёт лес, – убеждённо заметил мальчик.
– Видишь, отец! Там на брёвнах что-то лежит. Собаки это чуют, – воскликнула девочка.
– Пошли, Александр, возьмём плавник и посмотрим.
Столкнув лодку в воду, отец с сыном быстро начали работать вёслами. Они плыли наперерез брёвнам и, когда приблизились, увидели, что это маленький плот и на нём действительно что-то лежит.
Лодка боком пристала к плоту, на котором вниз лицом распростёрся человек.
– Однако он мёртвый, – сказал Холим. – Ты сиди, Александр, а я посмотрю!
Плот едва не опрокинулся, когда охотник попытался встать на него.
– Давай лучше подтащим его к берегу, – решил он.
У самой воды их ждала девушка, не сводившая испуганных глаз с оборванного человека с всклокоченной короткой бородой, уже перевёрнутого вверх лицом.
Холим, помолчав, сказал:
– Давай, однако, послушай, может, ещё дышит.
Девушка расстегнула ворот истлевшей рубахи и приложила ухо к грязной груди человека.
– Дышит! – вырвался у неё облегчённый вздох. – Он живой, живой! Скорей надо нести его в дом.
Опытный таёжник умело взялся за дело. Он приказал детям нагреть воды, а сам пошёл в кладовую за какими-то высушенными кореньями и травами. Когда в чайнике забулькала вода, он высыпал в неё снадобья, добавил немного спирта. С трудом разжал зубы незнакомца и столовой ложкой стал вливать ему в рот горячий напиток.
После третьей ложки человек слегка зашевелил запёкшимися, чёрными губами. Лицо его вдруг сморщилось, и он проглотил питьё. Через несколько минут у Соколова открылись глаза. Он долго смотрел на склонившихся над ним людей, ничего не понимая.
– Где я?
– У друзей, – ответила девушка. – А кто вы? Как вы попали на плот?
– Я лётчик с самолёта, потерпевшего аварию. Разве обо мне не писали?
– Мы находимся далеко от железной дороги, река у нас не судоходная. Газеты редко видим, – как бы извиняясь, ответила девушка. – И радио... батареи у нас разрядились...
Но лётчик уже ничего не слышал, он опять впал в забытьё.
– Надя! – сказал охотник. – Надо его вымыть. Давай бельё. Грей побольше воды и кровать мою постели.
Они сняли лохмотья с человека, который всё ещё был без сознания, и вымыли его тёплой водой. Холим натёр его исхудавшее тело какой-то пахучей жидкостью, забинтовал рану на лице. Когда мыли незнакомца, заметили на его бедре двух впившихся клещей. Надя булавкой извлекла их.
– Он больной, – уверенно заявила она. – Не от раны ему плохо, а от таёжной хвори.
Лётчик уже лежал на чистой постели, когда Холим, выйдя на крыльцо, задымил своей трубочкой.
– Сегодня, однако, дома сидеть буду. Завтра поедем сеть ставить. Сегодня дома, – с беспокойством говорил он детям. – Какой человек пришёл, не знаем. Какой лётчик? Свой или чужой? А может, совсем не лётчик? Зачем золото носит? Заграничный пистолет. Может, плохой человек?
– Что ты, отец! Это лётчик!
– Кто знает? Однако лечить надо. И посоветоваться не с кем. Где тут милиция? Кругом тайга.
– Всё равно мы должны его лечить, кто бы он ни был, – твёрдо заявила Надя. – Преступников тоже лечат, если они больные.
– Правильно говоришь, дочка. Он, может, что нужного потом скажет. Его надо крепко лечить.