Перечитывая многочисленные сообщения корреспондентов о людях в далёких сёлах, слышавших шум моторов пролетавшего над ними самолёта, различные догадки о месте его падения, рассказы лётчиков, кружившихся в разведывательных полётах над тайгой, он понял сейчас, что поиски шли по правильному пути. Его удивил и обрадовал широкий размах спасательных операций. А как забилось сердце Соколова, когда он узнал подробности спасения Морозова и Рахимова!
Лётчик всегда верил в то, что его друзья остались живы, и обрадовался, узнав, что это – так. «Нашли бы и меня, – подумал он, – если бы я остался тогда на месте катастрофы».
Потом Соколов увидел два портрета в траурных рамках – свой и Гришина. С трудом заставил он себя прочесть о том, как пограничники нашли сгоревший самолёт, как извлекли из пепла два обугленных трупа, запаяли их в цинковые гробы, отдали им воинский салют и самолётом отправили в Москву.
Газеты сползли с одеяла и с шелестом упали на пол, Соколов лежал, закрыв глаза. Почему в самолёте было два трупа?
Он не знал, что в великой и безлюдной тайге на месте катастрофы самолёта оказался одинокий путник. Кажется, на это – один шанс из миллиона. Нет, из десяти, ста миллионов! Прочтёшь об этом в книге, не поверишь, а вот случилось в жизни такое...
Соколов поднял газеты. Надо набраться мужества и прочесть всё до конца. Вот решение назвать завод его именем. Отчёт о похоронах на Ново-Девичьем кладбище. Как тепло вспоминали о нём в своих речах нарком, директор завода, милый друг Рахимов! Правда, о покойнике всегда говорят хорошо. Впрочем, кажется, и впрямь Соколов был неплохим лётчиком, не зря прожил свою жизнь.
Пристально вглядываясь в помещённую в газете фотографию, Соколов скорей угадывал, чем различал тех, кто провожал «его» на кладбище. Вот Морозов и Юсуп ведут под руки Нину в траурной вуали. Наверно, где-нибудь рядом – и «строгий доктор», и милая «хозяйка» дачи – его последнего приюта на московской земле. Вероятно, она не надела своей цветастой шали, а может быть, в память о нём и накинула её на плечи – на фотографии не видно...
Соколов отложил газеты и вышел в садик.
Он сидел в одиночестве на скамейке и жадно курил, зажигая одну папиросу за другой.
Просто взять и возвратиться в ту жизнь, из которой он невольно ушёл, нельзя. Будь он не «чемпионом синих высот», о котором так много писали в эти дни газеты, а одним из обыкновенных, ничем не примечательных людей, всё было бы проще. Но он, Соколов, в памяти родных, друзей и, можно смело сказать, всего народа остался непревзойдённым крылатым богатырём. Так получилось, что по существу при жизни он, Юрий Соколов, превратился в легенду.
Пусть в памяти всех людей, в памяти любимой Нины живёт он таким, каким они его знали, – удачливым и сильным! Он не вернётся к жене. О жалком калеке она никогда и ничего не узнает. Хватит с неё, бедняжки, горя, которое она испытала, похоронив мужа!
Как и где жить дальше, Соколов не знал и старался не думать об этом. Время покажет. Лишь бы выписаться поскорей!
...Как-то ночью Соколов не мог уснуть. Вновь, в который уж раз, явилась мысль о том, почему произошла катастрофа. Соколов, мучительно напрягаясь, восстанавливал все подробности полёта, и вдруг в памяти всплыла исповедь диверсанта у костра в тайге. Как это он, принимая решение о своей дальнейшей судьбе, мог скинуть со счетов Евдокимова!
«Ты обязан помочь вывести на чистую воду тех, кто гадил на заводе, – вслух прошептал Соколов. – Ты должен предупредить новые катастрофы».
Но как это сделать? Пойти прямо к тем, кто обезвреживает шпионов и диверсантов, и всё рассказать? А что он знает? Очень мало, почти ничего. Только намёк. А этого разве недостаточно для чекистов? Они, естественно, начнут доискиваться, кто ты сам, как попал в тайгу, что там делал? «Найду, что сказать, – подумал Соколов, – но дело затянется, а медлить нельзя». И он решил ехать в Москву к Николаю Афанасьевичу Воробьёву. Этот знакомый ему полковник государственной безопасности был связан с авиационной промышленностью...
Во сне пошевелилась и совсем по-детски почмокала губами юная сестра. Соколов подошёл к ней и бережно укрыл её сползшим одеялом.