– Такие вещи забывать нельзя. Как он попал в СССР, не говорил?
– Говорил. Когда Западная Украина в ноябре 1939 года была освобождена, он вместе с женой перебрался в Рязанскую область. Работал в колхозе, жил у родителей жены.
Воробьёв закурил, возбуждённо прошёлся по кабинету, заглянул в окно, потом повернулся к Соколову и сказал:
– Понимаете, Юрий Александрович, какую вы нам помощь можете оказать. Одна из биографий, вероятно, правдива. Мне кажется – вторая. Он женился на деревенской женщине, чтобы самому «омужичиться». Видно, школу прошёл большую, прежде чем стать шпионом. А тому, что Евдокимов разоткровенничался с вами, нечего удивляться. Просто отвёл душу; он вас приговорил к расстрелу, тут и концы в воду...
В заключении беседы Соколов попросил:
– Вы мне должны дать честное слово коммуниста, что ничего и никому не расскажете обо мне: ни моей жене, ни матери, ни друзьям. Для них я похоронен и пусть останусь покойником. Очень прошу вас... Вы видите, каким я стал! Урод... Не хочу отравлять жизнь близким! Я хорошо запомнил слова матери, она видела недавно меня, своего сына, на Ленинградском бульваре. «Какой ужас! Не дай бог, в семье – такой урод!» Жена ещё молодая, выйдет замуж за другого, нормального человека. А я как-нибудь в одиночестве дотяну до могилы. Лётчика Соколова нет в живых, есть Евдокимов.
– И это ваше продуманное, твёрдое решение? – спросил Воробьёв.
– Бесповоротное! Это и есть моё условие!
– Вообще по ходу дела я сам засекретил бы вас на первое время, пока мы не накрыли врага. Я, конечно, выполню вашу просьбу, хотя считаю, что вы поступаете неправильно. Буду молчать до поры до времени. Пока вы сами своими действиями не снимете с меня обет молчания. Не сомневаюсь, что так и случится. Спасибо, что сообщили нам очень важные сведения. Мы найдём жену этого бандита Евдокимова. У нас тоже есть кой-какие данные о подготовке новой диверсии... Вот что, товарищ Соколов. Хочется верить, что я имею право вас так называть, хотя, как сами понимаете, кое-что мы должны проверить... Вы где живёте?
– В Малаховке, комнату снимаю.
– Я вам дам машину, поезжайте и привезите поскорей всё «наследство» Евдокимова. Всё, что у вас осталось.
Соколов кивнул.
Воробьёв написал записку и отдал Соколову:
– Приедете по этому адресу, буду ждать вас.
Не прошло и трёх часов, как Соколов выбросил перед Воробьёвым из мешка сапоги, пистолет, деньги. Достал из кармана карандаш.
– Эта штучка мне знакома, – сказал обрадованно Воробьёв и взял жёлтый механический карандаш. – Вы пробовали его развинчивать? – спросил он.
– Не к чему было.
– Смотрите!
Воробьёв повернул верхушку восьмигранного карандаша не справа налево, как обычно, а наоборот. Карандаш разделился на части.
– Видите, обратная резьба. А вот посмотрите: здесь, рядом с капсулой для запасных грифелей, пустое место. Сюда, в случае надобности, можно вложить свёрнутую записку. Карандашик совсем не простой и сделан, само собой разумеется, не на московской фабрике.
– Неужели это... «визитная карточка» Евдокимова, такая же, как в шпионских романах? – едва произнёс ошеломлённый Соколов. – А я, дурак, не догадался!
– Трудно было догадаться. Дайте-ка сюда сапоги.
Полковник аккуратно застелил стол газетой и через лупу стал тщательно исследовать подошвы; отделил каблуки, но ничего там не нашёл. Потом он вывернул наизнанку голенище и начал прощупывать вшитый узкий ремешок.
– Старый, испытанный способ! – удовлетворённо воскликнул полковник. Ловко вспорол острым лезвием шов и вытащил крошечный пакет. – Смотрите! – Воробьёв развернул пакетик и достал из него кусочек микроплёнки. – Шифр! У этого таёжного плотника, вероятно, и радиостанция где-нибудь спрятана.
Недостающее звено
Полковнику государственной безопасности не привыкать проводить бессонные ночи за работой.
Воробьёв приказал сотруднику отдела Сёмушкину немедленно послать запрос в Черноярскую больницу и принести дело о расследовании гибели «Кречета».
Вскоре пришло телеграфное подтверждение из Черноярска. Действительно, там в районной больнице находился на излечении Евдокимов Пётр Иванович, с диагнозом – энцефалит.
Воробьёв присел на край письменного стола.