– Та-ак, – протянул полковник. – А потом где вы служили?
– В особом отряде, которым командовал Шабалин.
– А дальше?
– Потом два года учился в Академии имени Жуковского.
– Окончили?
– Досрочно.
– Теперь рассказывайте сами, – тяжело опускаясь на стул, сказал полковник.
Соколов растерялся. Он не знал, что ему говорить. Как отнесутся сейчас к его признанию? Поверят ли ему? Если сказать всё, начнётся проверка и долго не будут допускать к полётам!
Он думал, склонив голову.
– Что же вы молчите? – нарушил долгую паузу командир полка.
– Что же ты молчишь, Юра! Родной ты мой! – не выдержав, закричала Нина Михайловна. Она сорвала занавеску и кинулась к Соколову. – Что же ты наделал, глупый? Ведь я чуть не умерла, потеряв тебя! – Женщина всхлипнула, прижимаясь к мужу, покрывая его лицо поцелуями.
Соколов словно окаменел. А лицо его побелело. Застывшие глаза смотрели на женщину, о которой он думал дни и ночи; внезапно ослабевшие руки легли на её плечи.
– Прости меня, Нина, дорогая! Как я виноват перед тобой! Перед вами!
В комнату вошёл майор и что-то тихо сказал Бородину. Полковник удивлённо взглянул на офицера, кивнул головой, майор откозырял и вышел. Соколов схватил за руку Воробьёва:
– Николай Афанасьевич! Вы сделали для меня больше, чем отец родной! Поверьте, я искуплю свою вину, только бы разрешили летать! А если не позволят, пусть пошлют меня на передовую рядовым пехотинцем!
– Товарищ командир! Дай я тебя обниму! – Морозов ринулся к Соколову и крепко расцеловал его. – Юсупа бы сюда, как бы он обрадовался!
– Не беспокойтесь за Рахимова! – громко сказал Бородин. – Мне только сейчас сообщил начальник связи, что Юсуп Рахимов перешёл линию фронта, просит прислать за ним У-2.
– Ура! – закричали все.
В раскрытую дверь донёсся родной мелодичный гул мотора, звучащий как победная песня.