Смеялись его сослуживцы, смеялись работницы Доли, высыпавшие во двор и на галерею второго этажа, смеялись вышедшие из-за таблинума Маргарита и отомщенная Ульви и, самое страшное для Гюса, задорно заливалась смехом Марили. Гюс Аразак, с коленями у лица, тщетно силился выбраться из бочонка, плотно поглотившего его. Руками он отгонял мух, лезших ему в глаза, да грязно ругался. Его «приятели» не спешили на помощь и, повиснув друг на друге, смеялись громче всех.
Гюс с выражением лица, достойным театральной маски страдания, оттолкнулся рукой от стены, упал на бок вместе с бочонком и ухитрился очутиться на коленях. Казалось, он целует пол в вонючих помоях; бочонок же продолжал торчать на его заднице. Гюс еле смог его снять – бочонок своей шириной идеально подошел под его тело. Неистовый смех со всех сторон сопровождал усилия страдальца. Напоследок, когда Гюс почти освободился, из бочонка на его ноги вылилась вся вонючая жижа, что там оставалась, и высыпались все неприглядные отходы.
Когда под хохот Гюс Аразак встал прямо, то его смуглая кожа побледнела. Взгляд, какой достался Маргарите, читался понятнее любых слов – если бы они оказались наедине, он, не колеблясь, убивал бы ее и при этом мучил. Но сегодня Маргарита с Ульви за руку бросилась за спасительные спины других работниц. Прыская смехом, девушки поднялись на второй этаж, а Гюса от них оттолкнули.
– Не ходь сюды, вонючка! – смеясь и сгибаясь, кричали толстые прачки. – И так ужо нам напоганил! Сиживай лучше́е на своёйном трону! Гюс I Помойной, король мусорки и всей её отходов!
Из всех людей, присутствовавших во внутреннем дворике и на галерее второго этажа, не смеялись только три человека: сам Гюс, его тетка Хадебура и Ортлиб Совиннак. Несса Моллак хохотала вместе со всеми, утирая слезы передником.
– Разойтись всем! – скомандовал басом градоначальник.
Работницы начали нехотя разбредаться. Градоначальник спустился по лестнице на первый этаж, потопал к Гюсу Аразаку и замер, немного не дойдя до него: прищурив глаза, он склонился над раскрывшейся книжечкой, что выпала из кармана его услужника. Когда Ортлиб Совиннак выпрямился, то с омерзением смерил Гюса тяжелым взглядом.
– Это я сожгу, – показал он вниз на книжечку. – Что до тебя, то в наказание за то, что ты этот срам в мой дом приносил, ты уберешь двор дочиста голыми руками. Со мной сейчас ты не идешь. Хоть раз увижу подобную грязь, как твоя книга, – выгоню. Нет! – хоть еще одну книгу в твоих руках увижу – выгоню! Увижу рядом с моей дочерью!.. – гневно выпустил воздух градоначальник-медведь. – На шаг к ней не подходи! Не уберешь двор – выгоню. И не со службы выгоню. Из города! Ты более не главный услужник. Ныне ты – первый с конца. Еще один такой проступок – беги со всех ног прочь!
Совиннак приказал другому услужнику поднять книжечку и ушел из Доли. Гюс Аразак, сгребая руками солому, начал собирать мусор обратно в бочонок. Потом он ополоснул пол из ведра, помылся в бане и переоделся в одежду, что нашла ему тетка. Замаранное форменное платье племянника Хадебура отдала прачкам – те не посмели возразить могущественной хозяйке хлебной кухни, главной после Самой Нессы Моллак. За всё то время, пока он приводил себя в порядок, Гюс Аразак не проронил ни слова, старался не замечать насмешливых улыбок и через час тихонько покинул замок.
А Маргариту вечером пригласила к себе в комнату Несса Моллак. Девушка была усажена на постамент кровати, у занавеса; хозяйка хлебной кухни осталась стоять.
– Чяго ж ты понаделывала, негодница?! – всплеснула руками старуха в платке-чалме. – Ты хоть разумешь, что намесила? Не отвечай, – прервала она Маргариту, открывшую рот. – Ничто ты не разумешь! Какая же ты дуреха! Но забавная, – хохотнула Несса Моллак, вспомнив Гюса в помойном бочонке. – Ты себе эки́х вражин снискала, что не снилися даже Лодэтскому Дьяволу! Даже он не стался бы воевать с теми, кто ему стряпает!
– Но ведь Аразака былось нужным проучить! – на милом и невинном лице Маргариты не было раскаяния или страха. – Ульви так его боялась! Он таковое с нею вытворивал! И еще лупой обзывался!
– Носила б лучше́е Ульви исподники! Сама виноватая!
– Если бы вы пло́тили ей жалованье, то она бы не берегла свое единое белье, – не сдавалась Маргарита. – А не пло́тите вы ей тоже из-за Гюса Аразака. Должна же быться Божия справедливость в этом миру! Я лишь крысу ему в сумку поклала. На помойный бочонок он сам селся. И крышка могла б не соскочить. А это и есть справедливость! Если хотите знать, то сейчас я уверена: сам Великий Боженька вклал мне в руки ту крысу, а следом подставил Аразака под бочонок и усадил его на него. И еще крышку неплотно задвинул. Это – воздаяние!