– Дом не узнать! – изобразила восторг Маргарита. – Когда ты успела?
– Ну, не тока я, – довольно кивнула Ульви. – Синоли белял, а Филли скоболил дереву.
– Филипп? – не поверила Маргарита.
– Ульви, небось, сказала ему, что балки в вишневум варенье, вот он их до блеску и зализал, – усмехнулась Беати.
Маргарита прыснула смешком, отчетливо представив это: Филипп уродился даже большим сладкоежкой, чем она.
– А я печеняю, – затараторила Ульви. – Будёт почти маршпан. А у нашего дядюшки поспело миндалю. А Нинно на собираньи гилядии, воротается к вечёру, авось подберёт заказу. А Синоли подмастериё Нинно теперя, да и мой малюськое! А мне он в хозяйству с охотою подмогает. А Нинно говорит, что от Синоли больше́е проку в кухне, чем в кузне. Смешно, да? Кухня – кузня! Всего одну букву́ перемень! А покудова заказу у Нинно нету, Синоли воды носит. А Филипп с им. А на все цееены так назадрали! А тетка Клементина теперя продает ведро о два регна! А кудова дёвываться при таковой-то жарище – люди ее клянают, но воды берут. А Синоли четвертак пло́тют с ведру, но с нашей жадиной-теткой не заспорить – она иль Филиппа задармом понудит воды таскивать, иль скажет соседям, чтоб сами к ее колодецу ходили. Будутся радые, коли и ты придешь. Не к колодецу, в гостя.
– Меня недавно тетка на порог не пустила, – ответила Маргарита. – Лучше в другой раз туда загляну. Как дядя?
– Пьянствует, – ответила Беати. – Лавку забросил, бродит где-то с дедом, как про тебя спомнит, то плачет, а после опять пьянствует, – одно слово: всё у него наичудеснейше… А ты-то как? – в ее темных глазах появилось бескрайнее сочувствие.
– Лучше, чем когда-то прежде, – рассмеялась Маргарита. – И у меня всё наичудеснейше… Самой в это сложное верить.
Ульви принялась лепить печенье при помощи деревянной формы, делая из шариков теста сердечки. Пекли же печенье под металлическим листом, посыпанным горящими углями.
– А я Петтану на рынку совстречала, – говорила она. – Так она мне такового сказывала! Что Аразак тябя топлял. А градоначальник видывал энто. А Хадебура в узницах. А вот Галли теперя Хадебура, а Петтана – Галли, а Майрта Майртой всё равно сталася, а Марили теперя Петтана!
– Марили?
– Ага. Гюс всю еёйную красу разлупил – и служничать на столу герцогу она больше́е не моглась. Погнать уж удумали, но она выкрутилася и теперя тесты месит. Засим раздастся как Петтана и так станется всю жизню на тестах. Ох, уж и не свезло же ей! – раздавила Ульви шарик теста о плоскую глиняную тарелку и занесла над ним формочку. – А ты где жителяешь?
– В доме Марлены. Там хорошо, спокойно… В огороде ей под… помогаю, еще убирать дом и стряпать. У меня всё правда очень благо! – уверила Маргарита подруг, но Беати продолжала глядеть на нее с жалостью.
Маргарита хотела похвастаться: рассказать об обедах с градоначальником и знакомстве с братом Амадеем, однако передумала – неизвестно, что произойдет после скорого разговора с Ортлибом Совиннаком (возможно, обиженный, он больше никогда не отобедает в доме Шотно, пока она будет там жить), а бахвалиться встречами с праведником показалось неподобающим для меридианки.
– У меня и Синоли будется малыш! – меняя тему, воскликнула Беати.
– А у нас с Нинно тож будёт! – подхватила Ульви. – А у тябя?
– Нет, – тихо ответила потрясенная Маргарита. – У меня нету…
Она чуть не разрыдалась – Нинно будто перенесся за Хинейское море в Сольтель.
«Это конец, – думала Маргарита, пока обнимала подруг. – Прощай Нинно и будься счастливым. Ненавижу тебя, Ульви! Отобрала у меня Нинно, колечко, еще и сестрой мне стала – всё мое себе присвоила! Филипп у нее в дому балки скоблит! Синоли у нее в подмастерьях, виделишь ли! У нашего дядюшки миндаль поспел! Это мой дядюшка, а никакой не твой! Даже тетка – это моя жадная тетка, а ничуть не наша! Меня же из-за тебя едва не утопли! Права была Несса Моллак – я хужее, чем дура! Я добрая дура!»
– Я так жуть за вас радая! – сказала Маргарита, хлопая глазами и прогоняя слезы. – Сейчас разревуся со счастия… Что же я за плакса?! Всё этот мой влажный гумор… проклятый!