Брат Амадей, духовник Марлены, охотно согласился выслушать и Маргариту. После исповеди Марлена и праведник присели на скамью, продолжая разговор. Девушка-ангел глядела на брата Амадея столь проникновенно, что Маргарита, ощущая себя лишней, в одиночестве прошла в исповедальню.
Небольшая черная комнатка тонула в густом полумраке. На угловом столике в том же порядке, как на алтаре, стояли три чаши, курительница, источавшая аромат с ноткой роз, полусвятое распятие и восемь тусклых светильников. Два стула у столика прислонились спинками к стенам – можно было занять любой из них, ведь при признании в грехах кого-то смущал образ Божьего Сына, а кому-то, напротив, он помогал.
За исповедь и дары стихий в ее конце Экклесия не брала монет – раскаяние человека тоже являлось соединением Воды и Земли, однако священник мог посчитать сожаление недостаточной платой и назначить наказание за проступки – пенитенцию. Как правило, грешники заслуживали строгий пост на хлебе и воде, а по истечении срока наказания – новую исповедь. Четыре урока Боговедения, первое приобщение и ритуал единения, – эти услуги Экклесия также оказывала бесплатно, но дар на Священную войну всегда приветствовался. В жертвенную чашу Маргарита бросила одну серебряную монету, решив не жадничать, ограничиваясь четвертаком, и села на тот стул, с какого видела тыльную сторону распятия.
«Возвышенная духовная любовь, как и Добродетель Веры, имеет небесный, голубой цвет, – думала она, рассматривая черные стены комнатки. – Пылкая земная любовь имеет зеленый цвет, а Добродетель Любви – черный цвет, поскольку Любовь всё еще тайна: вот и на сатурномере восьмида Любви обозначается черным цветом. Человеку по силам достичь совершенства этой Добродетели лишь в миг смерти, значит, никто не может всецело познать Любовь при жизни, только к ней стремиться. Если даже для Экклесии любовь – это тайна, то как же мне быть? Я запуталась… Я должна была бы любить мужа, но страшусь его приезда. Зато скучаю по господину Совиннаку, а раньше меня трогал за душу Нинно, хотя до объятия у Западной крепости я не думала о кузнеце. Мне и сейчас почему-то неприятно представлять Ульви и Нинно вместе, – вздохнула она. – Отчего же всё так устроено и как так случилось?»
Появление брата Амадея оборвало ее мысли. Священник плотно закрыл за собой дверь, сел на другой стул и подал Маргарите Святую Книгу. С ней в руках она не имела права лгать и рассказала праведнику о греховном происшествии с пирожными, разговоре с градоначальником, своей печали, что он больше не приходит, и о том, что испытывает необъяснимую неприязнь к Гиору Себесро, а в конце призналась:
– Но самое гадкое, что я лгу своей любимой сестре, – почти плакала Маргарита, тогда как брат Амадей молча ее слушал. – Она всё расспрашивает… и вчера я ей лгала целый час о том, как сразу полюбила Иама. А я не люблю его. Я вовсе его не знаю. А то, что я успелась узнать про него за сутки, когда мы были вместе… Я не знаю… Он то кажется мне славным, то нет… Я, может, никогда его не полюблю. И я не хочу, чтобы он приезжал. Не хочу, потому что ночью… Я не хочу больше́е повторивать это… эту близость… Я плохая жена своему мужу и лживая сестра для Марлены! Это всё…
Свет от восьми маленьких огоньков едва вытягивал из тьмы очертания лица брата Амадея, отчего тот казался неживым, призраком, тенью настоящего, живого брата Амадея. Во время горячего рассказа Маргариты праведник не выразил ни одной эмоции и, после ее слов, церемонно ответил:
– Я снимаю с тебя грехи лукавства, чревоугодия, мести и осуждения, сестра. Прими дары в очищение и поцелуй распятие.
Он принял из ее рук Святую Книгу, ложкой положил девушке в рот пилулу, той же ложкой зачерпнул вино, а в конце поднес крест – и Маргарита поцеловала слияние светил над Божьим Сыном. После брат Амадей скупо добавил, что она может идти.
Немного обрадованная тем, что не заслужила наказания, но расстроенная необычной холодностью Святого, Маргарита покинула исповедальню. Легче ей, однако, не стало – даже сок священного мака в пилуле лишь немного унял совесть, но не подавил ее. Уже в молитвенной зале, когда девушки собирались покинуть храм, брат Амадей появился снова.
– Сестра Маргарита, – окликнул он ее, – желаешь взглянуть на плоды своих труда и терпения? Если да, то пройдем в сад, сестра. Это займет не более четырех с половиной минут, – улыбнулся брат Амадей Марлене, извиняясь за то, что ее оставляют в одиночестве.