– Супруг моны Махнгафасс вскоре прибудет в Элладанн? – мрачно спросил Ортлиб Совиннак, срезая эту пешку.
– Да, скоро: к празднеству Перерождения Земли, – мастерски изображал безразличие Огю. – Иам с самим Лодэтским Дьяволом столкнулся… И жив остался! Вроде как даже ранил этого Раннора, за что на две триады получил побывку… – прервал рассказ управитель замка, притворяясь, что обдумывает ход, но подмечая помрачневшее лицо градоначальника и его сузившиеся близорукие глазки-щелки. – Сколько разговоров у меня теперь с супругой… Мона Махнгафасс, как мне показалось, узнав о побывке мужа, сперва не обрадовалась… А затем ее настрой переменился. Марлена говорит – это влияние брата Амадея. Уж не знаю, что Святой напроповедовал, да мону Махнгафасс не узнать! В ее зеленых очах сплошная надежда. Марлена думает, что нашу «еще такую девочку» пугало материнство, но ныне чадо Иама Мах…
Вдруг Ортлиб Совиннак резко приподнял доску и сбросил все фигуры со стола на пол.
– Ты чего?! – испугавшись, вскрикнул Огю.
– Ничего! Юлишь… Притворяешься! Противно… – недовольно проворчал градоначальник.
– Я?! Я? Притворяюсь?! – фальшиво вскипел Огю. – Я лишь рассказываю то, что в моем доме творится.
– Замолчиии! – простонал Совиннак, поднимаясь из-за игрового столика. – Сил моих нет никаких! Убью тотчас, если еще хоть раз покривишь душой! Хватит надо мной издеваться! Лучше прямо скажи, что я дурак, что на Бога надеялся! Кому как не мне знать, что на этом свете люди вершат справедливость! По его высшей воле, конечно…
Совиннак, быстро протопав до шкафа и обратно, вернулся с двумя посеребренными чарками и куренным вином в бутыли. Огю тяжко вздохнул и, не вставая со стула, принялся сгребать своими длинными руками шахматные фигурки с пола. Градоначальник в это время молча разливал крепкую выпивку. Не говоря ни слова, мужчины осушили чарки.
– Иди, Шотно, – устало произнес Совиннак и поставил чарку на пустую шахматную доску. – На сегодня всё – игра окончена… Ты победил.
Огю боязливо поднялся и осторожно направился к выходу, ступая промеж пехотинцев, похожих на павших в битве воинов. Ортлиб Совиннак сидел, нависая над пустой доской, вывернув левую руку и упирая ее в колено, будто продолжал обдумывать ход.
– Никому ни слова, – услышал Огю у двери.
Он обернулся, посмотрел на грузную спину градоначальника, какая без шеи сразу переходила в голову, а та в черную бархатную току. Огю улыбнулся. Если бы он увидел себя в зеркале, то сам испугался бы своей улыбки – она была столь же мерзкой и довольной, как у ярмарочного Злыдня.
– Никому ни слова, – повторил он слова градоначальника. – Мне с женой раздор не нужен. Потом, Ортлиб, я помогу тебе с де… С моной Махнгафасс.
– Болтаешь много, – зло процедил градоначальник, не меняя положения и не поворачиваясь к приятелю. – Никогда не нуждался в твоей помощи и потом не буду… Уходи теперь, превелико прошу… – совершенно другим, усталым голосом заговорил он. – Не держи обиды… Я бываю резок с тобой, но знай, я крайне ценю наше общение… крайне… Встретимся на днях… И, уходя, пожалуйста, позови ко мне Идера.
Чрезвычайно довольный собой Огю Шотно возвращался на двуколке домой. Один лишь маленький червячок точил его разум, попискивая, что если Ортлиб Совиннак узнает о его письме барону Тернтивонту и о хлопотах с побывкой для Иама, то тогда…
«Страшно даже представить, что тогда… Да ну, – отмахнулся Огю Шотно. – Когда узнает, благодарен мне будет, и всё!»
Но червячок ему перечил и нашептывал, что лучше бы градоначальник никогда не узнал о просьбе управителя замка к полководцу Лиисема.
________________
Тем же вечером, пока Огю Шотно обедал в доме градоначальника, Маргарита получила свои новые платья из суконной палаты Гиора Себесро. И не только: Марлена зашла к ней с двумя свертками и круглой картонной коробкой, в какой находились кремовые, песочные и желейные пирожные, – всего тридцать шесть штук.
– Теперь я точно уверена, что Гиору Себесро было не жалко сладостей, – смеялась Марлена, глядя на раздосадованное лицо незадачливой мстительницы.
– Да, – печально согласилась с ней Маргарита. – Похоже, оступился Филипп на меридианском.
На следующий день Маргарита надела платье цвета бурой осенней листвы и отправилась с коробкой в гости к Нинно: тридцать пятого дня Трезвения, в день венеры, Беати исполнялось пятнадцать. Ее подарок случился кстати, несмотря на то, что Ульви заставила стряпней весь стол, – Филипп пришел в неописуемое счастье, заполучив столько «ах-пирожных». Сама Маргарита больше не могла видеть эти сласти. Старалась она не смотреть и на Нинно рядом с Ульви. Любая нежность кузнеца к жене, причиняла Маргарите боль. Когда же она рассказывала о скорой побывке Иама, Нинно слушал ее с непроницаемым лицом.