– И это надо сделать быстро. К празднеству Перерождения Воды, к этому благодаренью, ее уже не должно быть рядом с женихом моей сестрицы, рядом с твоим сыном. Если ты согласен, то пожмем руки, заключим сделку и выпьем.
Жоль Ботно встал.
– Нет, Гиор. Так вот я не могусь. Мне на нее не плевать – родная как-никак. Я ее второй отец, а она мне дочка сердешная… Мне хоть раздумать это надобно…
– Думай, – встал со скамьи и Гиор. – Времени у тебя: до благодаренья. Если надумаешь – жду приглашение на венчание твоей племянницы. Своими глазами хочу видеть, что ты меня не обманываешь.
________________
Ночью дядя Жоль снова ругался – на этот раз с женой. Та была неузнаваема: с красными веками от бесконечных рыданий, с заострившимся лицом, но с опухшей «луковицей» носа, она в свои сорок лет походила на старуху.
– Вот чего, слушай меня, Жоль Ботно, – сказала тетка Клементина супругу. – Я ее долго терпела, хотя она нам небось даже не родня. Не зря мне дали имя, значающее «милостивая». Я прикинула тут, во сколько она нам обошлася за все эти лета. Сам почитай: десять золотых монет, перцу кулек, моя зеленая ваза, прочие ее бесконечные пакостя… Часы твои, к примеру… Горшков не упомнить скольких набила, кувшин глазурный из-за нее с трещиной по дну! Питанье, траты ей на башмаки всякий год, на одежды и белье… Так вот – я навскидку сосчитала еще три альдриана! Если мы потеряем приданое на двадцать золотых – это будет тридцать три! Столько же дают за голову самого Лодэтского Дьявола! Она – вот кто истинный Дьявол для нас, для Ботно! Не знаю, от кого ее путаница-мать пригрела, но ручаюсь – не меньше́е чем от черту! Я уже не будуся ее терпеть, хватит! Я на нее уж глянуть не могу! Я, клянуся, удавлю ее, коли ты дозволишь ей остаться и ныне – будь что будет! А если ты против, то лучше́е тоже поди, Жоль Ботно, с этой вертигузкой!
– Клементина, душа м…
– Я всё сказала! Монастырь, улица или венчанье! И раз ты на самом деле желаешь ей счастия, Жоль, то сыщи для её такового супруга, какового хуже́е на всём свету нету! Лишь самый лютый муж и никакой другой сделает довольной эту белую волчицу! Вот поглянешь еще, что я былась правая. Всё! Иль она подёт прочь, иль и ты поди, если потерял совестя, поди с этой зелёноглазьей дрянью! Предавай, давай, меня и сына! Забудь нас!
Она снова принялась рыдать, уткнувшись лицом в подушку. Жоль Ботно, глядя на ее вздрагивающую спину, сдался:
– Полное, Клементина, ну не плачь… не рви мне души. Спробую выдать ее замуж.
________________
Маргарита тоже заливалась слезами в своей комнатке. Синоли тайком принес ей обед, маленькую глиняную лампу и масло для нее, после чего сообщил, что он и Беати помолвлены, что скоро обвенчаются и даже устроят пиршество, ведь Нинно «наиотменнюще» заработал на новобранцах. Синоли, пребывая в счастье, несильно переживал за сестру, уверенный, что через несколько дней, как уже случалось не раз, Маргариту простят и тетка успокоится.
После ухода брата, Маргарита, радуясь за него и за Беати, в то же время стала острее чувствовать свое горе, несправедливость к ней звезд, одиночество и ненужность никому. Она так желала исчезнуть из этого дома, где, сколько бы она ни старалась сделать добро, выходило наоборот.
– Боженька, ну пожайлста, молю, исполни, чтоб я былась от тетки и Оливи даль-далёко, – просила она, засыпая. – Я уйду куда угодно и с кем угодно, клянусь. Пожайлста… Или пускай я сгибну. Попросту започиваю, как матушка, – и всё! – и она начинала горше плакать от жалости к себе.
Глава IV
Шутник, ангел и праведник
Место в гильдии давало горожанину уйму преимуществ. Через гильдию можно было получить крупный заказ, ссуду в банке, льготы, помощь братьев по ремеслу в случае болезни или иного несчастья; можно было найти щедрых заказчиков, сбыть залежавшийся товар, отлично праздновать в торжества, даже отправиться в странствие по монастырям, торговую поездку или путешествие. Городские стражники расследовали преступления в своем квартале, патриции защищали свою гильдию законами, внутренний суд гильдии без проволочек разбирал споры и ссоры, нарушения устава, плутовство, мелкие кражи и карал за бесстыдство. Самые богатые гильдии имели свои храмы, лекарей, красивые дома на Главной площади для проведения собраний, заключали союзы с другими городами по всей Мередее. Мастера могли выбрать старейшиной, а там и патрицием… Но главное: старейшины гильдии отвечали за сбор всех налогов со своих мастеров и их подмастерьев, они же давали отсрочки и послабления, определяли размер торгового сбора и поручались за доход горожанина. Скупой златокузнец Леуно платил управе столько же налогов, как дядюшка Жоль, торговец различным товаром, – сто двенадцать серебряных регнов в год. Мамаша Агна отдавала в городскую казну аж тысячу триста девяносто два регна за себя, а за своего сына-отрока – еще четыреста тридцать два регна. Коваль в среднем платил податей и сборов на две золотые монеты. Если мужчина не владел ремеслом, не состоял на службе, не имел явного источника доходов, то с него могли взять всего тридцать два регна, как с обездоленного, но могли стребовать и три золотые монеты, как с торговца рыбой.