Дело в том, что подоходного налога не существовало, ведь доход невозможно было проверить. Вместо этого власти придумали поимущественную подать, мерила какой были весьма сложны – кроме заявленного дохода учитывались предметы роскоши, наследство, животные, слуги, ученики, иждивенцы, их одеяния – если говорить грубо, то оценщик от управы глядел с улицы на дом, мастерскую и их обитателей (внутрь дома чужаков не впускали), после чего «на глазок» решал: честно ли горожанин заявил свой доход или обманул власти. Если обманул, то гильдию ждало разбирательство, крупное взыскание, кое-кого и казнь. А ведь помимо поимущественной подати глава семьи платил еще подушные подати за себя и за зависимых от него домочадцев, поземельную подать и подомную подать, различные сборы и пошлины. Заносишь лесную ягоду в город – плати и за ягоду и за вход, выносишь из города что-то ценное – опять плати. Время от времени поднимали цену на соль и на дрова, вводили временные сборы или устанавливали новые. Словом, так никаких заработков не хватит.
Гильдии оттого ограничивали своих мастеров во многом тоже: в числе учеников, инструментов труда и станков, в закупке сырья и во времени работы. С каждым мастером старейшины оговаривали его налоги, помогали получить льготы и требовали выглядеть на заявленный доход, или беднее. Выгода проста – чем меньше получит управа, тем больше средств будет у гильдии и ее глав. И даже на личную жизнь гильдия оказывала влияние. У женатого мужчины должен был больший заявленный доход, чем у холостого, у мужчины с детьми – еще крупнее. За отроков уже приходилось платить подушные подати – мизерные за девочек и довольно солидные за мальчиков. Зато родители начинали копить на приданое дочке с ее рождения. За содержание вдов и сирот давались налоговые вычеты. На собрании гильдии, как в семье, обсуждали выгодные для братства супружества. Конечно, жениться или выйти замуж против воли не могли никого заставить, но полезного для гильдии мастера ждали лучшие заказы, иначе – самая неблагодарная работа.
Подмастерьям по ученическому договору вообще запрещалось жениться, да и они, как правило, мечтали обвенчаться с вдовой мастера или его дочкой, унаследовав место в гильдии. Мастера, в свою очередь, неохотно роднились с чужаками. Если дело процветало, то лучшая невеста – это сужэнна или племянница, если торговля идет не очень – хорошо бы объединиться с братом-мастером в семью и поделить подмастерьев, инструменты, заказы. На худой конец, женихи искали невест в родственных гильдиях – башмачники у сапожников, косторезы у пуговичников, кузнецы-проволочники у прочих кузнецов. Ну а в ученическом договоре прописывали, что любодеяние недопустимо в доме мастера.
После возраста Приобщения, девяти лет, законнорожденного мальчика могли взять на обучение ремеслу – первый ученический договор мастер заключал с его отцом, опекуном или матерью-вдовой. Мальчик жил в доме мастера, питался вместе с его семьей, взрослел, выполнял посильную работу, вернее, получал начальное образование. После возраста Послушания, тринадцати с половиной лет, юноша приобретал право на имя, и тогда мастер заключал второй договор – трехсторонний, с главой семьи ученика и с ним самим. Лет в шестнадцать-восемнадцать ученику полагалось дать звание подмастерья и жалование. Затем, заключив третий ученический договор, следующие восемь-десять лет подмастерье работал на своего учителя ради звания мастера и места в гильдии.
Это были восемь-десять лет изнурительного труда, жестких ограничений и унижений – чем дальше, тем больше брани от мастера. Уставы гильдий не дозволяли подмастерьям носить ценные украшения, одежду более чем из двух цветов и башмаки из трех видов кожи, гулять после заката и посещать питейные заведения. Кормили их отвратительно, условия проживания едва ли можно было назвать достойными, мастер наказывал за «негодный товар». В конце подмастерье должен был сдать экзамен как в университете, причем потратиться на материал и застолье из собственных средств, – так мастера вынуждали учеников первыми разорвать договор, дабы не вводить их в гильдию.