– Моя сердешная дочка, чего же, в деревню поедет? – расстроился дядя Жоль.
– Пущай и в дёрёвню! Де́вица – крепка́я, молодка: дёрёвня в раз для ею. Год минет – не зазнаешь: раздобреет тама на свойных хрюхах, буде ширше́е Агны, – смеялся дед Гибих. – А то тоща́я.
– Не знаю, не знаю, – мялся дядя Жоль. – Лодэтский Дьявул всё ж таки идет. Опасноё в деревне… Да надобно б хоть глянуть на жениха…
– Пшли к Агне! – обрадовался старик. – Нанагля́дишься тама.
Жоль Ботно в нерешительности теребил бородку: голос разума твердил ему, что выдать столь бедовую племянницу замуж будет верным решением, но совесть не позволяла отдать любимую сердешную дочку незнакомцу. Он уж было хотел отказаться, да поглядел в пустой угол, откуда посылала поцелуи принцесса. С болью вспомнив ту трагическую для него ночь, когда Маргарита нечаянно сломала часы, он решил, что в любом случае выпить кружечку пива ему не повредит. Жоль Ботно вышел из-за прилавка, надел свой синий колпак и поспешил на улицу.
________________
Спустя восемнадцать минут Жоль Ботно и дед Гибих сидели в полутемном трактире за одним столом с «женихом Маргариты», И́амом Махнга́фассом, и с его приятелем, Рао́лем Ронна́ком.
Иам оказался таким, каким описывал его дед: красавец-блондин с небесного цвета глазами. Густая щетина делала его старше на пару лет, а рослое тело убеждало, что он явно преодолел возраст Посвящения. Иам отличался легким нравом, любил побалагурить и повеселить приятелей шуткой. Он на самом деле недавно острил во хмелю, что женился бы не глядя на любой девице, которая за него пошла бы, потому он сам ничего не терял – или помер бы в бою, или вернулся с победой в нежные и, главное, бесплатные объятия жены да сберег бы заработанные средства.
Но когда этот шутник увидел сватов, то напрягся, протрезвел и ошалело вытаращился на двух бородатых толстяков перед собой. Его приятель, с которым он недавно сошелся, такой же панцирный пехотинец, в замешательстве приглаживал свои пышные, черные усы.
– Я как-то не готов, – развел руками Иам. – Я говорил, что хорошо было бы жениться, но это так… из-за выпивки с языка соскочило. Пошутил я… Шутить люблю, понимаете? И с девкой можно последние мирные деньки скоротать.
– С девкою! – недовольно передразнил его дед Гибих. – Девка буде тя с войны ждавать? Авось ночие буде не дрёмать? Молитяся, чтоб живёхонек стался? К девке будёшь воротаться? А коль загибнешь, то и дитяти опосля тебя не станется! Почитай: чё живал, чё – нет! Тока нажрал да нагадил.
Иам вздохнул: он остался последним мужчиной из своего рода, поэтому слова деда достигли цели.
– Ну хоть ничего-то невеста-то ваша? – начал сдаваться парень.
– Ничаго, – ответил дед Гибих. – Тока тоща́я. Но сё-то уж переправить можно́. Сиренгка она.
Раоль присвистнул, а вот Иам не обрадовался.
– Мне темненькие как-то больше по вкусу, – сказал он, почесывая стриженый затылок. – Смугленькие такие…
Дядя Жоль не выдержал:
– Я пошел отсюдова! Скажи, что нет, – и концу! Я своей раскрасавице мигом жениха сыщу!
– Погоди, – остановил его Иам. – Купи-ка нам хмельного для начала. И расскажи, что там за беда с нею. А потом пойдем на смотрины… Если дашь приданое, то, наверно, на красавице я женюсь.
– Сколько тебе надо? – устало вздохнул дядя Жоль.
– Двести регнов серебром! – выпалил Иам – для деревенского бедняка это были деньжищи, за какие можно было купить корову или ломовую лошадь.
Жоль Ботно, соглашаясь, махнул рукой.
Они выпили еще по четыре кружки пива. С каждой новой порцией хмеля мужчины нравились друг другу всё сильнее. Иам подтвердил, что его старшая сестра замужем за управителем замка, который его, Иама, терпеть не может, а он его. Но добавил, что попробует устроить свою будущую жену в замке на время, пока будет на войне, чтобы сестра следила за ее поведением, после чего они поедут на границу Лиисема и Мартинзы, в деревню Нола́ у Луве́анских гор.
Затем все четверо, пьяные и веселые, направились к дому Ботно и оказались во дворике.
– Тишь, не шумите тута, – прикладывая палец к губам, сказал пьяненький Жоль Ботно и поправил съехавший набок колпак. – Жена вся изнуреньем до немощи ослабла, м-да… А как пробудётся, визгу-то с ее будёт!
Компания захихикала, закивала. Жоль Ботно на цыпочках отправился в дом, к спаленке Маргариты.
– Дочка, – сказал он там племяннице и обнял ее. – Ты прости меня, но путёв иных нету.