Дополнительно холм ограждал мощный вал, поросший кустарником. Глубокий, подобный оврагу, ров за ним брал у первой крепостной стены в кольцо речушку Да́ори, а та, стекая через отвод в Элладанн, уже походила на неприглядный ручей. Те, кто направлялись к замку из города, сперва сворачивали с Западной дороги на красивейшую улицу Благочестия, далее по дороге из розового песчаника поднимались на холм к откидному мосту через ров, потом миновали Первые ворота, представляющие собой три башенки – две боковые и одну надвратную. За башенками, в пространстве между крепостными стенами, дорога раздваивалась – парадный путь, широкий и прямой, вымощенный тем же розовым песчаником, подводил к помпезным воротам с двумя ярусами колонн – это был северный вход, каким пользовалась знать. Другая дорога, грунтовая, равная по ширине двум телегам и проложенная среди деревьев, упиралась в восточный вход – углубление между малым полукругом храмовой земли и большим полукругом ристалища перед Южной крепостью. Весь замковый комплекс, если смотреть на него сверху, отдаленно напоминал половину персика, восточный вход казался воронкой плодоножки, а зеленый парк в центре – сердцевиной. Через Восточные ворота замка заезжали телеги с припасами, перемещались преторианцы и обслуга.
Третий спуск с холма был из Южной крепости – через укрепленный проезд в рощицу за городской стеной; далее та дорога, петляя среди деревьев, вела к Левернскому лесу, где герцог и его свита частенько развлекали себя соколиной охотой.
Маргарита и Марлена не меньше часа добирались от Западной крепости до Первых ворот, затем еще триаду часа до Восточных ворот замка. Солнце давно скрылось, и девушки шли в темноте, без фонаря, под безлунным, звездным небом. Сначала Маргарите было страшно: да, шли они безопасной дорогой, но она впервые за много лет оказалась после заката на улице. Потом, поднимаясь на холм, она так устала, что сил бояться уже не осталось. Погруженная в свои думы Марлена не заговаривала со своей новой сестрой. Маргарита тоже помалкивала и пыталась не вскрикивать, когда ее ноги в старых холщевых башмаках на тонкой подошве больно спотыкались об камни. Марлена же ни обо что не запиналась и даже не участила дыхания. Позднее, когда сестра Иама вошла в свой дом, то сняла деревянные сандалии и осталась в чистых сапожках-чулках.
Двухэтажный домик из светлого ракушечника, где жили управитель замка Огю́ Шотно́ и его жена Марлена, находился рядом с восточным входом, у дороги вокруг парка. Он будто нагло втиснулся в живую изгородь из зеленых туй. С фасада виднелся треугольный фронтон с каминной трубой по центру, а от него изгибалась буквой «Г» двускатная черепичная крыша; сбоку приткнулось крыльцо, укрывшееся под солидным резным козырьком. Козырьки также венчали два выступающих коробками окна на первом этаже; заглянуть в них с земли не представлялось возможным – слишком высоко. Единственное оконце на втором этаже сползло с середины фронтона влево, словно желало быть поближе к крыльцу. Позади дома имелся дворик с огородом, обнесенный шпалерами с виноградом, за огородом лежало храмовое кладбище.
Стража на Первых и Восточных воротах замка пропустила девушек без проволочек. Потом Маргарите стало известно, что Марлена угощает гвардейцев фруктами и пирогами по празднествам, из-за чего все они любили эту добрую красавицу. Подходя к домику управителя, Маргарита еще не поняла, почему ее новая сестра перекрестилась у крыльца, но только она увидела кислое лицо Огю Шотно, эта загадка разрешилась.
Маргарита вспомнила слова Иама – «ему будто метлу в задницу по горло всунули» – и улыбнулась (и впрямь похоже на то!). Огю Шотно хотелось назвать не высоким, а длинным. Это был худой, тонкокостный, нервный мужчина тридцати девяти лет с темно-русыми волосами и карими глазами. На хилой шее с выраженным кадыком вертелась большая, сердцевидной формы голова: высокий и широкий лоб с залысинами причудливо контрастировал с острым, кукольным подбородком. Его верхняя губа выпирала над нижней и глубоким желобком будто тянулась к курносому, коротенькому носу. Мысль о том, что внутри Огю Шотно застряла жердь, причинявшая ему муки, появлялась из-за его скошенных и одновременно выпученных «страдальческих» глаз, устремленных вниз кончиков губ и прямой спины.
Огю Шотно, появившийся на свет в месяц Цереры, получил крест из Тщеславия, Гордыни, Воздержания и Кротости. Услужливость по отношению к аристократам сочеталась в нем с болезненным самолюбием, манерность частенько сменялась суетливостью, богобоязненность мирно уживалась с высокомерием, скупостью и насмешничеством. Рождение в восьмиде Смирения наделило его открытостью и легкостью, однако выразились эти качества лишь в том, что Огю Шотно не стеснялся говорить обидные слова в лицо собеседнику. Из-за этого его сторонились даже патриции, впрочем, он сам, презирая третье сословие, особенно «торгашей», избегал такого общества. Что же до второго сословия, то управитель замка состоял в приятельских отношениях с градоначальником Совиннаком. Они не были друзьями, но с годами сблизились: печальный опыт предательств мешал им доверять друг другу до конца. Единственным человеком, которым Огю Шотно искренне дорожил, – это своей женой Марленой. Тем, кого он на дух не выносил, и кто являлся бесконечной болью его разума, стал брат Марлены, Иам Махнгафасс. Именно Огю Шотно устроил Иама в далекой деревне, надеясь меньше видеть нового родственника.