– Чего будем делывать? – спросила Маргарита. – Пошли в курятник?
– Да пустое тама сыщать, – отмахнулась Ульви. – А я ужо всё там пересыщала. А самое обидное, что и в энтот раз я нисколешко не виноватая! А энто всё Гюс Аразак. Когда вчёру я лезла из куряшнику, он подо мною леснюцу как качнул – и я сроняла две корзины со всеми яйца́ми, а там не меньше́е двадцати дюжинов было́. Энтот Гюс завсегды надо мной издёвывается. А я сперва думалась, что любвая ему, но нет! Он просто надо мною издёвывается! И чего я ему так всталась, что как упырь в меня впился? – вздох. – А я еще вчёру от побитых яйцов всё очищила и полночи молилася Боженьке, чтоб Несса Моллак ничё не приметила, но как бы не так – я несвезучая!
– А кто это Гюс?
– А он племяшник Хадебуры, но здеся не жителяет. Он служник градначальнику. А когда тот здеся, то Гюс с другими служка́ми снизу тирается, и от нечего дёлывать ко мне лезется! А так он женихатся к Марили, а та ему от ворот повороту дала, затем что метит выше́е. А Гюс засим на мне злобствует.
– Градначальник Совиннак? – удивилась Маргарита. – В Доле? В кухнях бывается?
– Бывается, и частенькое. Он с Нессой Моллак в ее спляшне запёрывается: она ему тама наушничат. А кухни – энто таковское место, где всем всё ясно́, что в замке сотворивается. Раз велют к ночи стол убрать, да с вина́ми и краба́ми, то в энтой спляшне наш герцог наспляшат, – хихикнула Ульви. – И другие господарины что дёлывают, тож ясно́ по блюдя́м. А у Нессы Моллак, у единой, здеся своя спляшня. А у Хадебуры, правда, тож есть, но у нее-то спляшня малюююськая, – показала пальцами Ульви, что спальня у великанши Хадебуры примерно с ноготок. – А у Нессы Моллак – вот эдакая! – широко развела руки Ульви. – Моглась бы жителять тама с семеёю. Но она одна. Никогошеньки у нее нету.
Ульви прищурилась и, прикрыв ладонями рот, мокро зашептала Маргарите в ухо – да так, что понятно было через слово:
– Градначальник Свиннак… Несса… А любвильники… Притыкнул в кухню…
Маргарита недоверчиво покосилась на Ульви: всё же Несса Моллак была лет на пятнадцать старше градоначальника, если не больше.
– Так чего же будемся делывать? – спросила Маргарита, а Ульви пожала плечами и затем вновь душераздирающе вздохнула.
Девушки сидели на скамье, между ними лежали их незатейливые сокровища. Маргарита погладила пальцем гребень.
– Кабы мы пошли до рынку… – задумчиво проговорила она. – У меня есть восемь регнов. Раньше́е хватило бы на восемь дюжин, но ныне дюжина стоит аж шесть регнов… Если сможешь продать мыло и этот гребень то, наверное, выручишь не меньше́е шестнадцати монет. На четыре дюжины курьих яиц как раз хватит. Да вот из замка просто так не выйти и не войти.
Ульви оживилась.
– А энто не затрудненье! Тот, кто жанихатся ко мне, – он глава всех воро́тников. А звать его Пари́с Жозза́к. А я ему нравлюся ужасть прям! А он старый, – сморщила курносый, веснушчатый носик Ульви. – И сядой! Фу! Но раз так – поулыбаюся ему и поплачуся. А тебе не жалкое экого гребешка?
– Жалко, – зеленые глазищи увлажнились при мысли о добром дядюшке. – Но у меня зеркальце останется. А гребень ты мне свой дашь, так?
Ульви часто закивала, подтверждая: всё мое – теперь твое.
– Я намечтывала себе о новой жизни, – продолжала Маргарита. – Ну вот: новый гребень у меня…
– Тады я мигом!
Ульви хватила гребень и мыло, взметнулась, у порога бросилась назад, обняла Маргариту и убежала, не прикрыв дверь. Маргарита, оставшись одна, чуть не разревелась: гребня ей было очень-очень жалко. Всё свои нехитрые ценности она почти растеряла, а приобретала новую кухню и новую тетку Клементину, полкровати и полпорции еды. Новая жизнь, что час назад представлялась в ее воображении чудесной переменой и редкой удачей, издевательски подражала той, что была до замужества, да теперь прежние условия в уютном доме Ботно казались девушке дивными – там у нее имелась и своя комната, и целых две подушки.
– Всего-то кольцо, деньги, гребень и мыло! – жестко сказала Маргарита. – Зато зеркальце у меня осталось! Я подмогу Ульви, а она мне – она тута уж две восьмиды и всё знает…
Ульви вернулась через триаду часа – всё это время она нещадно торговалась с Марили, с той красивой сиренгкой в желтом платье, которая, как еще узнала Маргарита от своей словоохотливой «тезки», прислуживала за столом герцога и столовалась в общей кухне с Нессой Моллак, Хадебурой и другими работниками высокого положения. Ульви просила тридцать регнов за мыло и гребень, но Марили не соглашалась покупать более чем за десять, хотя только гребень Жоль Ботно заказал у костореза за четырнадцать монет. В конце концов Ульви и Марили сошлись на двенадцати регнах серебром и трех медяках, зато на рынке Ульви смогла сбить цену до тех денег, что они набрали.