________________
Войско Лодэтского Дьявола до конца триады снова заняло ратушу и близлежащие к ней дома. Маргарита, как и прежде, жила со своим любимым в спальне с развратной красной кроватью. Енриити и Диана Монаро предпочли остаться в темно-красном особняке под охраной из людей Рагнера. Марили продолжила работать покоевой прислужницей Енриити и поселилась там же, а Лорко защищал свою «Златовласку» и в том доме, и за его пределами. Для Себесро ладикэйцы освободили дом и суконную палату на Восточной дороге. За время воинской службы Гиору ни разу не довелось побывать в серьезном бою: пока Лодэтский Дьявол захватывал замок, он всю ночь простоял со своим великолепным гнедым рысаком на пахотном поле у леса в рядах легкой конницы. Узнав, какую коварную роль в поражении Лиисема сыграли его чувства к Маргарите, Гиор Себесро оскорбился и предпочел сторониться ее и Рагнера.
Сразу после Меркуриалия, двадцать пятого дня, Синоли отпраздновал девятнадцатилетие. В тот же день луны семья Маргариты узнала о ее греховной любви с Лодэтским Дьяволом и о грандиозных планах ее отъезда в Лодэнию. Их отклики были самыми разными: от злорадного негодования тетки Клементины до попытки понимания со стороны дяди Жоля. Беати по-прежнему «сожалела» подругу, Ульви не захотела знаться даже с баронессой Нолаонт, Нинно пропал, Синоли и Филипп ненавидели Рагнера всем сердцем. Их настрой разделял дед Гибих. Что считал Оливи, Маргариту не интересовало.
Родня баронессы Нолаонт тоже собиралась в дорогу. Из-за сплетен, недобрых взглядов соседей и страха дяди Жоля, что теперь его дом точно подожгут, они покидали Элладанн. Пока их спасало заступничество башмачника и гончара, но далее испытывать удачу Ботно не желали и перебирались в имение покойного Ортлиба Совиннака, к деревне Нола́, близ Лувеанских гор и Мартинзы.
Сложнее представлялось договориться с Енриити. Маргарита не намеревалась оставлять падчерицу одну в Орензе, да еще с Дианой Монаро. Причина сего беспокойства за Енриити таилась в чреве вдовы барона Нолаонта: так или иначе, но Маргарита никому не могла позволить лишить своего ребенка законных прав и состояния, ведь мальчик получал всё наследство, земли и титул. Девочке, наравне с Енриити, доставалась половина имущества и «титул учтивости» – быть баронессой без права владения землями именья.
Двадцать седьмого дня Нестяжания ярко светило солнце. В устрине на Главной площади – там, где прощались с самыми значимыми горожанами Элладанна, тело Ортлиба Совиннака предали огню. В устрину зашли Маргарита, Енриити и Диана. Никто из трех женщин ничего не сказал над пламенеющим вулканом – они по очереди сбросили в пламя ветви кипариса и спустились с трибуны. Даже Енриити, пребывая в скорби, чувствовала облегчение из-за того, что освободилась от воли сурового отца. Огю Шотно, обиженный на бывшего приятеля, не пришел ни на прощание с его душой, ни на похороны. Вместе с телом Ортлиба Совиннака сожгли его бежевый плащ и шахматную доску с набором деревянных фигурок – так душа уносила на тот свет память о любимом занятии или ремесле (черную бархатную току, которую Маргарита тоже хотела сжечь, почему-то не смогли найти). Кости барона Нолаонта легли в земле рядом с могилой его первой супруги. Храму Пресвятой Меридианской Праматери заплатили за две могилы шестнадцать золотых монет только за следующий год.
Рагнер сопровождал Маргариту до кладбища, а на обратной дороге зашел вместе с дамами в темно-красный особняк. В бывшем кабинете Ортлиба Совиннака их всех ожидал нотариус.
– Мой сужэн, господин Оливи Ботно, которого вы можете не узнать без дамского платья… – представила Маргарита двоюродного брата. – Так уж вышло, что он единственный нотариус, что сейчас есть в Элладанне. Господин Ботно расскажет о наших средствах… И мы решим, Енриити, как будем дальше с тобою жить…
– Твое какое дело?! – возмущенно воскликнула Енриити. – Закон нас разводит! Ты мне больше – никто! Подавись своей третью – я не жадная, – только уберись подальше!
Диана Монаро сидела с прямой спиной на скамье рядом со своей воспитанницей и ядовито кривила губы. Енриити была в траурном, очень модном убранстве с открытыми плечами и в остром колпаке на голове; она надувала пухлый ротик, становясь еще более милой и хорошенькой. Рагнер, привычно одетый во всё черное, но вновь неузнаваемый из-за наголо выбритого черепа, устроился на стуле у окна – он предпочел отстраниться, поскольку Маргарита, защищая свое тайное дитя, сама на себя не походила: в зеленых глазищах теперь вскипала буря и сверкали молнии.