– Это наша кобыла!
– Паслася на лугу вашею – в телеге бёгает нашею! – засмеялся прислужник и снова осекся. – Пять альдрианов – и она сызнова вашая.
– Пять альдрианов! Да ты совесть имеешь?! – негодовала Маргарита. – Ее молодую за двести регнов купили! Пять золотых монет стоит породистый скакун!
– Стоил, красава! – не уступал лопоухий юноша. – Давай, сыщи щас излишнюю лошадь!
– Восьмида Нестяжания, грешник мелкий!
– А эт еще дёшо́во! Мне и шость тыщ регно́в нынче за нее упло́тют. На бойне…
– Бойне! – охнула девушка и со страхом обняла Звездочку за шею. – Нельзя же кушать лошадей!
– Слопают как корову за мил душу и не спросют. Щас уже и собак жрут, и кошек, и мышов с крыса́ми!
– Да…да… – не находила от возмущения слов Маргарита. – Вот крыс пусть и едят, раз собак и кошек слопали! Тебя Бог накажет. Жадюга! Будешь киноварь в Аду копать, и все твои зубы выпадут! И еще уши отвалятся!
– Покаюсь – и никакого Аду! На этом б свете зубов с голодухи не стерять! А у́хи мне не жалкое…
– Довольно, – прервал их препирательства Рагнер. – У меня не только пять серебряных монет найдется, но и пять золотых.
– Друго дееело – теперя кобыла вааашая, Ваш Светлость, – льстиво пропел лопоухий юноша. – Повозку токо докачу до дядькиного трактиру, распрягу и приведу вам эту голубоглазу красаву. Трактир подле ратуши, у Западной дороги. Коли чего надо – я всё добуду. За деньги, – подумав, добавил он. – Пива хотите? Бочонок – шостьсят регно́в.
Рагнер ничего не ответил, но прикинул в уме, что предприимчивый юнец без страха перед законом задрал цену в шесть с лишним раз. На повозку между тем грузили дверь с братом Амадеем, неподвижно лежащим на ней и будто спящим. Из-за лихорадки тело праведника прикрыли плащом, спрятав изувеченные ноги и рану в боку. Гадая, что сделал Лодэтский Дьявол со Святым Амадеем, паренек притих.
– А чё Святого-то свозите с храму, Ваш Светлость? – несмело поинтересовался он.
– Душа его нужна, – с серьезным лицом ответил Рагнер. – Чтобы замок вашего герцога взять: тело в жертву принесу, а душу погублю и в Ад отправлю. Что, едем в ратушу? Или передумал?
Юноша поежился, но кивнул головой.
– Мои делы – сторона. Не я – так другой. А насчет пива, Ваш Светлость, вы помысляйте… Я вам за пятьсят монетов уступлю – энто даром ныне. Всюду пиво – моча одна: неясного из чего во́рют да разбавляют тухлою водою… У меня же в заведенье – до́бро дело. Есть пиво и по четвертаку, а есть и за два регна́ кружка. Я его с монастырю вожу, вот и никудова мне без лошади-то. Ходите ко мне – тама всем радые. Трактир «Пегая Лошадь» Да-да, именно, – взял он поводья. – Я эту голубоглазу клячу затем и взял. Могся бы и получше́е посыщать!
________________
Брата Амадея занесли на второй этаж ратуши, в маленькую комнатку, что была в конце коридора, а Гюсу Аразаку приказали ее уступить.
– Почему на третий этаж его не поместите? – попробовал возразить тот (комнатка на втором этаже ему нравилась из-за окна с видом на Главную площадь). – И куда вы меня, Ваша Светлость, переселяете?
– Кажется, на чердаке осталось место. Ну или в подвале – в узилище… – холодно разговаривал с ним герцог. – Выбери сам.
Гюс Аразак выжег Маргариту ненавидящим взглядом и стал кидать свои вещи в мешок. Пленница не обратила внимания на эту злобу. Соолма нахмурилась, но ничего не сказала и вернулась к осмотру праведника.
Брата Амадея положили на кровать, а Маргарита, уже одетая только в свое платье грязно-розового цвета, без изумрудного плаща, стояла поодаль: соединив как при молитве пальцы «домиком», наблюдала, что делали Рагнер и Черная Царица. Они смочили рясу водой, разрезали и раскрыли сукно, после начали обмывать рану и о чем-то говорить на лодэтском. Маргарита по их голосам старалась понять: есть ли надежда. Соолма мотала головой и трогала искалеченные, распухшие пальцы на ногах брата Амадея. На животе и ребрах праведника Маргарита видела обширные синяки. Он тихо стонал время от времени, но в сознание не приходил.
Посовещавшись с Соолмой, Рагнер повернулся к Маргарите:
– Твой монах прижег себе рану, чтобы остановить кровь. Это ему продлило жизнь. Гноя вроде нет. Соолма думает, что жар может быть и от ран на ногах, и даже от простуды, а не приходит он в себя, потому что ослабел от малокровия. Попробуем зашить его. Он еще жив – это хорошо, может, выдержит… Но… – помолчав, добавил он. – Лучше не надейся. Если жар спадет, то выкарабкается, если нет, то умрет в горячке. Только снова не плачь, – попросил он, замечая ее мокрые глаза.