Рагнер приблизился к девушке, взял ее руку выше локтя и повел к двери.
– Я и Соолма сделаем всё, что можем… А тебе пора уходить – иди и пообедай, – открыл он дверь, пропустил девушку и сам вышел с ней в коридор.
Там его глаза стали теплыми. Поглаживая кисть Маргариты большим пальцем, Рагнер тихо произнес:
– Я приду позднее… Расскажу, как прошло. Ну и потом… ко мне пойдем, ладно?
Маргарита, по-прежнему избегая его взгляда, кивнула головой и попробовала улыбнуться. Низ живота у нее сжался от этих слов и понимания того, что будет всего через час или даже меньше. Из конца коридора за ними наблюдали Эорик и Сиурт. Девушка с опаской оглянулась на них, Рагнер же усмехнулся и при дозорных поцеловал ее лоб – туда, где начинали расти золотистые волосы.
– Иди, – сказал он. – Из-за них не волнуйся. Скоро все и так узнают.
Рагнер возвратился в комнату, а Маргарита пошла к себе наверх – кушать она ничего не могла и не собиралась спускаться на обед. Проходя мимо Эорика, она чувствовала непонятный стыд, словно что-то обещала этому «цолотому парню» и обманула.
Спальня на третьем этаже встретила ее темнотой, холодом и безлюдьем: другие девушки собирались после обеда пить пиво и веселиться в зале собраний.
«Ночевать они, как всегда, не придут, – вздохнула Маргарита, задвигая дверной засов. – И я скоро стану такой же, как они. Если только…»
Она взяла с кровати свой платок, раздумывая, покрывать ли ей голову, и в итоге обратно повесила его на высокую спинку кровати.
«Какая разница, когда мои волосы видел весь город, – думала она, приближаясь к окну. – Ортлиб, если и жив, теперь никогда меня не простит. И я себя тоже не прощу».
Вспоминая, как отрывали женщине грудь за прелюбодеяние, девушка раскрыла ставни и посмотрела вниз – если она прыгнет туда, то, без сомнения, погибнет. Но умирать прямо сейчас было так страшно. К тому же за ратушей проходил сток для нечистот. Маргарита смотрела вниз и никак не могла отважиться. На память пришел недавний сон, в каком Арвара Литно говорила ей о Дьяволе – о том, что он вернулся за ней и о том, что жить страшнее, чем умереть. Но также преступница говорила много такого, что походило на обычный ночной бред: не прозвучало еще тридцати шести ударов плети, в лес Маргариту никто не тянул, иглы дикобраза ее не кололи. Даже последнюю фразу «Меня тогда поминай и стойкою будь» можно было истолковать по-разному: то ли та призывала ее стерпеть позор и, подобно ей, погибнуть на эшафоте в очищающих муках, то ли наоборот. Чем больше Маргарита думала и смотрела вниз, тем сильнее ее решимость таяла.
– Но как же брат Амадей или Звездочка? – спросила она вслух. – Что с ними будет после моей гибели? Лодэтскому Дьяволу они станут не нужны. Святого он задушит, а мою любимую Звездочку отдаст кому-нибудь, кто станет ее бить или даже пустит на мясо…
Маргарита взглянула на замок Альдриана Лиисемского – там прятались Беати и Марлена, ее дорогие подруги…
– Может быть, если я буду с ним, то как-то смогу помочь родне… – глядя на замок, говорила она. – Над Беати и Марленой не надругаются, как надо мной… Честь у меня и так забрали, супруг, похоже, мертв… а если жив, то отрекся от меня. Я ничего не теряю. За измену попаду лишь в шестой ров Ада, а не пройду все семь за самоубийство, не сгорю в Пекле. Раз такова моя звезда, то не сегодня так завтра… – скривила она лицо. – Это всё равно случится… Раз человек способен преодолеть любые испытания, что ниспошлет Наш Господь…
Маргарита отошла от окна, легла на кровать, сжалась в комок под покрывалом и стала ждать исполнения пророчества, облеченного в пошлые, грязные стишки.
Глава XX
Любовь и сожаления
Все люди, согласно меридианской вере, рождались только с Добродетелями, но сразу, еще с младенчества, усугубляли шалостями свои порочные склонности, а с семи лет, когда человек четко разбирал разницу между праведным и дурным, значит, совершал поступки осознанно, крест как бы начинал крениться: Пороки тянули его концы вниз, Добродетели – вверх. Иногда проповедники прибегали к сравнению с лестницей: на каждой из четырех сторон или вырастала ступень вверх, к Небесам, или же вниз – к Аду. Ритуал единения помогал человеку в сопротивлении пагубным склонностям: крест стихий усмирял животное естество плоти, капелька крови Божьего Сына усиливала тягу к праведности. Не зря Добродетели и Пороки писали с большой буквы и сравнивали их с живыми тварями: под действием сил любви и вражды они, как живые существа, то росли, то слабли, а где-то между ними лежал божественный элементаль, полученный всеми живыми существами при зачатии и соединяющий Воду с Огнем.