– Когда вас ранили? – спросила праведника Соолма, отставляя на прикроватный стул чашку.
– Это было ночью – всё, что я помню. Я молился за спасение города и потерялся во времени.
– Видать, дерьмо твои молитвы, монах, – высказался Рагнер.
– Быть может, – слабо, но ровно ответил брат Амадей. – Или я есть, как вы выразились, дерьмо. Бог слушает не слова, а сердце человека, их произносящего.
Рагнер выдохнул смешок.
– Ты же Святой и праведник, монах! Так мне тебя представили… Я тут волок тебя через весь город, лечил, чтобы душу святого в Ад забрать… А ты тут дерьмом оказался?!
– Какой есть. Истинно святые только Бог, Святая Земля Мери́диан, Божий Сын и Наша Госпожа Праматерь.
Рагнер скривил лицо и помотал головой.
– Всё равно твоя душа сгодится, – со странной улыбкой произнес он. – Готовься, монах. Твоя плоть мне и так жизнью обязана. Девчонка, – кивнул он на Маргариту, – душу мне уже отдала. Теперь я за тебя возьмусь, а то мне скучно.
– Это он шутит, – сказала Маргарита, а брат Амадей с грустью в добрых глазах дотронулся до синяка под ее глазом.
Понимая, что священник думает на него, Рагнер снова разозлился.
– Так, госпожа Совиннак, иди-ка ты отсюда, – направился он к кровати, и Маргарита поспешила встать на ноги. – Иди и пообедай – сегодня празднество… Мы будем делать твоему монаху перевязку, и тебе здесь быть незачем и нельзя, – выдохнул Рагнер и уже спокойнее добавил: – Кобылу твою уже отвели к вонючему деду. После обеда иди к себе – сюда завтра придешь: Соолма усыпит монаха, и он лишь утром очнется.
– Спасибо, Ваша Светлость, – искренне сказала Маргарита, стараясь не смотреть Рагнеру в лицо. – Спасибо… и за Звездочку, и за брата Амадея…
Он ничего не ответил, только исколол ее розовеющие щеки глазами.
Когда Маргарита ушла, Рагнер повернулся к брату Амадею и снова наткнулся взглядом на его ласковые очи, ярко чернеющие на изможденном бледном лице.
– Прекрати так глядеть! – не выдержал Лодэтский Дьявол. – Проткну тебе глаза – и всё тут!
Брат Амадей улыбнулся и посмотрел в окно.
– Весна наступает, и ее тепло возрождает жизнь столь же неизбежно, как зима и ее холод убивают всё вокруг, – проникновенно произнес он.
– Заааткнись, – почти простонал Рагнер, доставая кинжал, чтобы разрезать бинты. – А то будешь подлинным святым мучеником: без глаз и языка для начала.
Далее, во время перевязки, брат Амадей молчал и больше ничем не досаждал Рагнеру, только легкая, как воздушная роса, улыбка не покидала его уст. Лодэтского Дьявола он не боялся, и такой он был редкий человек в Орензе и за многими ее пределами. Рагнер не знал, как это воспринимать: это и нравилось ему, так как смелость он уважал, и раздражало, потому что каким-то образом праведник одержал над ним верх. И Рагнер был бы не прочь побороться, да вот на этом поле боя он оказался безоружным и немощным.
Соолма нанесла на губы брата Амадея сероватый порошок, какой он облизал, – и почти сразу же почувствовал, как веки падают, словно их тянут вниз гири. Впадая в забытье, брат Амадей услышал:
– Это не я избил Маргариту. Мои люди нашли ее уже такой в их с супругом доме. Не думай обо мне того, чего нет.
Брат Амадей с усилием приоткрыл глаза. Соолма уже ушла. Уходил, не дожидаясь ответа, и Рагнер.
– Это очень хорошо, брат, – негромко произнес праведник. – Я надеялся, что в вас никак не меньше половины света и доброты. Может, даже больше, чем у многих других людей. Просто вы скрываете свой свет… Потому что дорожите им и боитесь его потерять.
Рагнер устало положил руки на пояс и медленно поднял голову вверх, – слова священника снова взбесили его, и он, закрыв глаза, шумно выдохнул.
– Ты ошибаешься, монах, – поднимая веки, жестко произнес Рагнер. – Я – Лодэтский Дьявол, и я не зря получил это прозвище.
– А я – Святой, – парировал брат Амадей. – И тоже не зря получил свое прозвище. Но, как я сказал, я всего лишь жалкий человек со всеми его недостатками, даже Пороками. И вы, брат, вы тоже просто человек.