В день марса на площади случилось зрелище – там устроили потешную битву. Рагнер, прислонившись к одному из центральных столбов виселицы, сложив руки на груди и скрестив голени, наблюдал за «сражением» с эшафота. Он будто насмехался над местом, внушавшим страх всему Элладанну, нисколько не нагружая себя суевериями. Маргарита невольно восхитилась дерзостью герцога и тут же вспомнила рассказ Оливи о том, как этот человек захватывал столицу Сиренгидии в ночь перед возможным Концом Света, как глумился над коленопреклоненными верующими и не боялся возмездия за святотатство. В день марса Божий Огонь снова не ударил с Небес и не сжег герцога Рагнера Раннора. Он поменял людей в отрядах, что-то сказал своему войсковому наместнику и уехал. Аргус занял его место, и «сеча» возобновилась. Кучки любопытных горожан толпились в переулках. На крыше одного из домов устроился ярко-рыжий мальчик в лохмотьях.
________________
К вечеру брат Амадей стал приходить в себя и попросил не звать Соолму.
– Хочу побыть в сознании, – сказал он Маргарите. – Мне уже лучше. Боль тела – не самая мучительная. Ее можно стерпеть… Всё заживет рано или поздно. Лучше поговорим, сестра Маргарита, – предложил он.
Девушка кивнула. Праведник молчал, и тогда она первой спросила:
– Как же так случилось, что мы вас нашли в таком виде?
– Двое заблудших людей пришли ночью в храм, сестра. Я был единственным, кто там остался, врат не запирал – людям нужна поддержка в трудные времена. Я не мог бросить нуждающихся, да и кладбищу нужен был присмотр.
– Много людей пришло? – улыбнулась Маргарита, понимая, что все храмы стояли пустыми: без сатурномеров, алтарей и без своих служителей, а прихожане об этом прекрасно знали.
– Достаточно и тех двоих несчастных, которым были нужны мирские богатства. Они могли бы меня зарезать насмерть, но оставили всё на волю Бога – значит, я смог до них достучаться. Они приняли мудрое решение: спасли свои души от нового греха и позволили Богу сохранить мою жизнь.
– Дьяволу, – поправила его Маргарита.
Брат Амадей улыбнулся.
– Он не такой страшные и темный, каким его считают и каким он хочет казаться. И если хочешь знать мое мнение: твой супруг гораздо темнее.
Маргарита удивлено посмотрела на брата Амадея.
– Лодэтский Дьявол спас незнакомца, – пояснил брат Амадей. – А твой муж, думаю, поступил бы по закону: если нет возможности передать меня под опеку Экклесии, то он бы прошел мимо и жил дальше со спокойной совестью. Его никто бы не упрекнул, да вот только есть еще и человеческие законы, основанные на сострадании, – те, что делают нас людьми.
– Не надо об Ортлибе, – попросила Маргарита.
– Почему? – улыбался брат Амадей. – Ты не можешь возмущенно это опровергнуть спустя менее чем полгода со дня свадьбы? Не можешь сказать, как раньше, что Совиннак «замечтательный»?
– Не знаю… – поморщилась Маргарита, чувствуя тупую боль где-то глубоко в груди.
– Я его знаю лучше тебя, сестра, хоть ты мне и не поверишь. И за все годы, что я его знаю, он не сделал ничего подобного, хотя как у градоначальника у него такие возможности были каждый день. Прикрываясь тем, что строго соблюдает закон, твой муж ни разу не явил милосердия! – убежденно высказался священник.
– Не надо продолжать, – взмолилась Маргарита. – Ортлиб вовсе не плохой человек, а герцог Раннор – не хороший… А про ваше спасение… Вы не всё знаете.
Брат Амадей широко улыбнулся.
– Я не говорю, что Совиннак безвозвратно плохой человек. Возможно, он сам не заметил, как, слепо следуя закону, превратился в того, кем стал. Поскольку жить по правилам так просто: ты всегда уверен, что поступаешь должно, и не сомневаешься в принятых решениях, какие бы прискорбные последствия ты ни видел и сколько горького плача ни слышал бы в ответ. Я бы это назвал… Как одни продают Дьяволу душу, впадая в безверие, другие продают ему иные важные части себя: кто-то свои уши и глаза, становясь тщеславным, кто-то свою совесть – и после готов на всё ради наживы, иные – голову, и происходит торжество гнева над разумом, а кто-то отдает всю свою плоть целиком, забываясь в сладкой лени. Дьяволу продают и уста с животом ради чревоугодия, и детородные места, а с ними и свое потомство. И, конечно, сердце тоже продают – вернее, так низко спускаются по лестнице Гордыни, что уже едва ли верят в Бога, хотя молятся каждый день. Ведь наш Создатель и суров, и милостив: даже самый отъявленный грешник, если не отсек себя от надежды на Бога, может раскаянием облегчить свои муки или вовсе избежать Ада. Подобные Совиннаку гордецы именем закона или из-за убежденности в собственной правоте ставят себя выше нашего Создателя и даже не отдают себе в этом отчета. Послушай, – вздохнул брат Амадей, замечая, что расстроил Маргариту, – может показаться, что я испытываю неприязнь к твоему мужу, но это не так. Не совсем так… Я многое не одобряю из того, что он сделал, но никогда не откажу ему в помощи по дороге к свету. Я считаю, что в Совиннаке, как и во всех людях, есть его добрая половина, вот только ныне его Пороки так высоко взросли и дали столь густую тень, что Добродетели похожи на чахлые кустики… И всё же наш Создатель велик: время от времени он указывает грешникам на их заблуждения и дает возможность поменять свой путь. Будем надеяться вместе, ты и я, что теперь, когда он более не градоначальник, а времена сейчас более чем подходящие для искупления грехов, твой муж начнет меняться. Его любовь к тебе и твоя любовь к нему, как ничто иное, помогут на этом пути: Любовь лучшее лекарство против Гордыни. А что касается того человека, что нас приютил…