Знание отделяло Добродетель Любви, стихию Огня, от силы любви, стихии Воды. Сила любви, в свою очередь, делилась на земную (смесь стихий Воды и Земли), когда любовь принимала понятие вещи, и на духовную (смесь Воды и Воздуха), когда любовь была идеей. Земная любовь объединяла людей лишь внешне, переполняла их пагубными страстями и неизбежно иссыхала; духовная любовь сплетала души, стремилась к жертвенности и тоже могла принести в заблуждении много зла. «Плотскую любовь», как менестрели окрестили скоротечную связь, основанную на телесном влечении, знание вообще не считало любовью, ведь она состояла из похоти, огненной силы вражды, и люди топили «пожар», рожденный ею, Пороками. Добродетель Любви иногда называли небесной любовью или божественной – она означала противоположность Гордыне, отступление от страстей, немощь греховных помыслов, чистую и благую любовь ко всем предметам, живым и неживым. «Совершенство сей высшей Добродетели есть в совершенном уразумении того, что конец – бесконечность», – так записал первый Божий Сын в Святой Книге. Человек мог понять истинный смысл Любви только в момент своей смерти, если он умирал, не чувствуя вражды, иначе часть его души оставалась на этом свете в виде лярв – мелких, злобных духов, безмозглых как черви, но очень голодных. Лярвы, словно пиявки, присасывались к другим душам, разъедая и разум человека, и его плоть, вызывая хвори, желание грешить и умножать тем самым лярв. Приобщение дарами стихий и особенно исповедь очищали душу от такой скверны, но порой не до конца, ведь люди зачастую не осознавали всех своих грехов и не раскаивались в них. Если же человек умирал в Любви, то его лярвы становились ларами, добрыми духами, частью силы любви, а не вражды. Лары дарили людям озарение, рождали чудесные открытия. Человека, имевшего благосклонность ларов, называли гением.
Раз именно Любовь вела к Богу и могла переменить силу вражды в силу любви, то Экклесия ее изучала, надеясь однажды разгадать эту тайну, постигнуть великую мудрость при жизни, а не в последний миг, – дабы описать Любовь, передать знания потомкам и сделать человечество куда как более достойным его Создателя.
________________
Колокола оповестили Элладанн о наступлении последней триады шестого часа. В обеденной зале подходил к концу первый завтрак, а Рагнер всё спал на полу. Айада давно пробудилась, но не беспокоила хозяина. Маргарита пару раз со звоном колоколов приоткрывала завесу балдахина, убеждалась, что вставать еще рано, и продолжала дремать.
И в этот раз, разбуженная назойливыми пятью ударами Толстой Тори да двумя перезвонами, она снова закрыла глаза в сладком забытье. Однако не прошло и четырех с половиной минут, как в дверь постучали. Затем до Маргариты донеслись голоса: сонное, недовольное ворчание Рагнера и гладкая, спокойная речь Соолмы.
Когда Черная Царица ушла, Рагнер начал вздыхать, зевать и шуршать тряпками, после что-то переставлять на столе и разговаривать с собакой. Потом Маргарита слышала, как он наливает воду и с наслаждением пьет. Сама она тихо лежала за закрытым балдахином, не зная, что делать и что сказать.
– Маргарита? – раздался сипловатый голос Рагнера. – Ты здесь?
– …Да, – ответила она.
– Ну хоть что-то. А то я не был уверен, что вчера и впрямь приволок тебя. Уснуть на полу, когда такой пьяный, я мог и просто так.
Он опять зевнул и помолчал.
– Сейчас Соолма твои одежды занесет, – услышала Маргарита. – Сиди пока там, – донесся до нее звук открывшейся двери в уборную.
«Лишь бы мне не пришлось впускать Соолму», – думала девушка, глядя на деревянную рожицу морского царя.
Рагнер не закрыл входную дверь, и Соолма появилась в комнате без стука. Снова слышались звуки чего-то, что ставили на стол, и шорох платья. Черная Царица не прожигала зрачками балдахин, не заговаривала и вскоре удалилась. Вот только Маргарита почувствовала себя гостьей, которой не рады. Она уж думала выбраться наружу, когда услышала, что Рагнер вернулся в спальню.
– Так… Что тебе нужно из одежд? – спросил он более бодрым голосом.
– Давайте всё, – ответила Маргарита, не желая, чтобы он лазил в ее белье.
В разрезе балдахина появилась рука и аккуратно собранное в квадрат платье, а сверху него платок.
– Спасибо.
Маргарита забрала одежду и стала одеваться. Ее нательную сорочку заботливо сложили внутрь платья, единственные запасные трусы выпали из сорочки. Девушка опять почувствовала неловкость и подумала: как она будет жить с мужчиной и где будет сушить свои вещи. Вылезти с бельем в руках она постыдилась и спрятала ночной балахон под подушку, а исподники в головной платок.