– Я не знаю, что сказать, – надевая камзол поверх кольчуги, подошел он к девушке. – Мне тебя жалко. Не думаю, что ты заслужила, – невесело улыбнулся Рагнер, смахивая пальцем слезу с пятна под ее глазом. – Уже почти ничего не осталось от твоего синяка. Так же, как он прошел, так и это забудется. Сначала не будет так сильно болеть, а потом и забудется. Старайся не помнить… Ладно… – вздохнул он. – Отдыхай, плещись в купели, сходи к своему монаху, ну и Айаду не забудь два-три раза вывести во двор – у нее там кусты любимые есть. На площадь тебе нельзя. Увидишь: собака за тобой по пятам будет ходить и глаз с тебя не спустит. Соолма придет ее кормить к полудню, и тебе надо будет быть в этой спальне. Второй завтрак и обед тебе сюда принесут. Это всё…
Он улыбнулся, прищурив глаза и требуя, чтобы она тоже улыбалась. Маргарита в ответ грустно дернула губами.
– До вечера, – попрощался Рагнер и вышел из спальни.
В день меркурия на площади снова случились бои: двое дрались врукопашную, а другие головорезы, рассевшись кругами вокруг них, смотрели на поединки и шумно поддерживали друзей. Эорик был за главного: как и Рагнер, он наблюдал, прислонившись к столбу виселицы. Ярко-рыжий мальчишка-оборванец в этот раз разлегся на крыше голубого дома златокузнеца Леуно.
________________
Третий день Нестяжания выдался солнечным и по-летнему знойным: запоздалая весна, будто тоже со штурмом ворвавшись в Элладанн, стремительно наводила свои порядки. Рагнер, направляясь к дому из желтого кирпича, расстегнул черный камзол и убрал плащ с плеч за спину. У самого дома он снял с головы капюшон жаркой из-за подкладки кольчуги и выправил хвост, скрепленный тонкой косичкой из двух прядей его же волос.
Охранители остались ждать на улице. Рагнер, прежде чем вступить на крыльцо, огляделся. Сам дом выглядел невзрачно: ни резных ставен, ни балкона, ни красочной черепицы. Оттенок старого глиняного кирпича напоминал цвет костей из склепа, да еще могила Тини у каштана усиливала гнетущее впечатление – отмеченная доской с выжженным крестом, она зловеще приветствовала входивших во двор гостей. Другие дома на улице зияли дырами выбитых дверей и окон. Безлюдными они, впрочем, только казались: где-то в них притаились люди Рагнера, но за одиннадцать дней их слежка не увенчалась успехом – ни разу никто не подошел к порогу дома из желтого кирпича.
«Дураки, надо было и в этом доме вынести пару оконных решеток, намусорить вокруг и прикрыть хламом могилу, – покачал головой Рагнер, ругая своих людей. – Дом выглядит слишком нетронутым. Я бы сам сюда не зашел… Да что теперь: поздно… – еще раз огляделся он. – Жилище неприметное и улочка слишком уж удачно теряется среди черт-те как понастроенных инсул, деревьев и подножием холма, – размышлял Рагнер, открывая взломанную дверь. – Если бы Аргус нарочно не прорывался от Восточной крепости к этому дому, то ладикэйцы добрались бы сюда нескоро – может, и вовсе проглядели бы это место. Просто так повезти не может, значит, дом купили заранее, еще когда градоначальник не потерял должность. Тогда и об убежище позаботился… Давно рассчитал, что город может быть взят и готовился. Нет, героически умирать в народном ополчении он никогда собирался…»
Первым делом Рагнер направился в кабинет Ортлиба Совиннака. Здесь его люди устроили беспорядок, но герцог Раннор легко мог представить, как комната выглядела в обычное время: простота и строгость. Нет безделиц, обстановка – грубовата, зато сделана из ценных пород дерева, таких как мореный дуб или сольтельский палисандр. Это говорило о том, что хозяин кабинета на нужные ему вещи денег не пожалеет, однако свой доход напоказ не выставляет. В тоже время мрачноватая старомодность этого кабинета совсем не вязалась с красной кроватью из ратуши, словно у градоначальника было сразу две личности. Вторая личина, тщеславная и затаенная от мира, обожала броскую роскошь.
«И один Бог знает, что еще такой человек таит, – думал Рагнер, оглядывая кабинет. – Если так, то тому, у кого сразу два дна, доверять точно не стоит. Он хитер, как барсук, у которого, помимо входа, несколько выходов из норы…»
Затем, минуя гостиную, Рагнер прошел в кухню и улыбнулся: здесь всё так не походило на кабинет. Стряпуха явно относилась к работе в воодушевлением, да вряд ли была опытна: обычно рачительные хозяйки вывешивали на видное место свою гордость – набор сверкающих медных сковород, но тут эту дорогостоящую утварь задвинули в угловую нишу. Не виднелось и вязанок лука или веников из трав, зато по стенам нарядно развесились гирлянды круглых сухарей, разбрелись полки с тарелками и расписные крючки с чашками. На крыше ничем не примечательного шкафа-буфета, вместо кастрюль, кучились, как казалось, без всякой пользы горшочки (зачем их ставить так высоко?). И всё же здесь было мило. Здесь чувствовалась Маргарита. Рагнер не мог понять почему, но знал, что в этой кухне она готовила для своей семьи и ей нравилось это делать. Из любопытства он достал несколько горшочков и заглянул под крышки – и бац! – нашел в горохе керамическую фигурку белой свинки с голубым бантиком! Даже не копилку, просто малюсенькую безделушку, притом явно не новую: глазурное покрытие уже обзавелось сеткой трещин. Однако свинка чем-то приглянулась Рагнеру: повертев ее в руке, он сунул свинку в кошелек.