________________
Коричневые глаза Айады неустанно следили за Маргаритой, и стоило девушке направиться к выходу, собака сразу же подскакивала со своей подушки и подбегала к пленнице. Гладить себя Айада не позволяла, но больше не скалила зубы, когда рычала.
Воду в седьмом часу дня стали носить сразу четыре поваренка, сперва теплую, потом кипяток, – и это затянулось до начала восьмого часа. Поварята сторонились Маргариты, будто побаивались ее; подавая ей простыню, чтобы устлать купель изнутри, смущенно отводили глаза, чего раньше никогда не случалось. Девушка догадалась, что из-за хлопот с купелью ее посчитали кем-то бо́льшим, чем мимолетным увлечением Рагнера: скорее его любимицей, то есть «интимусом», как сказали бы в свете. Расстраиваться ли из-за новых сплетен или радоваться сомнительной выгоде от такой славы, она не решила, а спустя триаду часа горестные мысли растворились в нежащих ласках теплой водицы и позабылись сами собой. Когда Маргарита выбралась из купели, то в час Любви преисполнилась этим светлым чувством ко всем на свете. Ей даже захотелось петь. Вот только уже через минуту столь благостный настрой начал рушиться: с неприязнью Маргарита надела свое платье и несвежую сорочку, думая, что их нужно было бы постирать. Гребня она не нашла, так что заплела мокрые волосы в косу, замотала их платком и пошла выгуливать Айаду.
В коридоре Маргарита оглянулась на дверь комнатки брата Амадея. Дабы не грешить враждой в это время из-за Лорко, она направилась к лестнице. Айада цокала за ней когтями, держась чуть позади. Дозорные поприветствовали Маргариту кивками и улыбками – девушка в ответ вежливо склонила голову. Все мужчины, которых она встречала на лестнице, в парадной зале или во дворе, либо проходили мимо, либо почтительно с ней здоровались. Никто ныне не таращился, не подмигивал, не пытался ее коснуться. Бог наконец услышал Маргариту и сжалился над ней, – как она и просила, всё, будто по волшебству, переменилось к лучшему.
Девушке с собакой беспрепятственно позволили пройти во внутренний дворик. Со дня сатурна Маргарита впервые оказалась на улице, пусть и на огороженной высокими стенами площадке. Айада унеслась к деревьям у конюшни. Оставшись одна, Маргарита смотрела в ярко-голубое небо и радовалась солнцу, какое столько лет ругала за безжалостный к ее бледной коже жар. В проеме полуразрушенного проезда виднелась Главная площадь – у пленницы мелькнула мысль: попробовать с наглым видом миновать караул во дворе и выйти наружу, но, поразмыслив, она не стала пытаться.
«Рагнер Раннор не дурак, – вздохнула она. – Он не стал держать меня под замком, прекрасно понимая, что мне отсюда и так не выйти, а себя избавил от хлопот – я сама в страхе закрывалась в комнате, заботилась о своем питании и работала на него… И сейчас свободы вроде стало больше, но это не так: собака никуда не даст мне уйти. Лишь всё испорчу, и меня вернут на третий этаж, к соседкам, которые меня ненавидят, и к работе в обеденной среди всех этих мужчин… там повар и Гюс Аразак, да и любой может зайти и что угодно сделать, пока я убираюсь или омываюсь… Недолго осталось ждать. Если не сегодня, то уж завтра-то точно Ортлиб меня заберет. Послезавтра в самом крайнем случае…»
Возвращаясь с прогулки, у лестницы в парадной зале, Маргарита встретила Хельху и хотела пройти мимо, когда та ее окликнула. Тряся лентами, бусами и большими грудями, толстушка резво подбежала, но приблизиться ей не позволила Айада – встав перед Маргаритой, собака глухо зарычала, и Хельхе пришлось остановиться. Маргарита сразу почувствовала симпатию к своей свирепой защитнице и решила, что это сглаживает ее дурные мысли о бывшей подруге: всех любить было невозможно даже в час Любви под угрозой Конца Света.
– Как ты-то? – безмятежным голосом спросила Хельха. Маргарита молчала и обиженно смотрела на нее исподлобья. – Да не сёрчай-то ты! – махнула рукой Хельха. – Нечаго с тобою-то не цталось бы, мы-то цнали. Подрозжала бы маненько, и дёлов-то. Геррата-то есшо добрая: Эмильна тобе ноцдрю разрецать-то хотила, но одна-то страшилася. А с герцогум-то ночою та есшо былася, да? – хитро прищурилась Хельха. – И купелю-то тобе, и собаку-то… Всею ночоею-то, поди? Уж дюжо уцтавшой-то он ходил поутрям!
– Держитесь от меня подальше, – сердито сказала Маргарита. – Скоро за мной супруг придет, и мы с тобой более никогда не увидимся.
Она стала подниматься по лестнице, а Хельха ей прокричала:
– Но ведь ты-то сама виноватая! С Гёре-то!