Рагнер молча допил бокал вина и налил себе новый.
– Пожалею, что скажу… – вздохнул он. – Нет, не так было… Когда я понял, что снова начинаю чудить, да так, как лет шестнадцать не чудил: из-за красавицы и рыцарское достоинство на чашу Небесных Весов бросаю, и честь имени и рода, и привилегии моих наследников, и черт знает что еще… А я был уверен, что монах еще по дороге в ратушу помрет, ведь о том, что он прижег рану, я не знал, пока мы с него кровь не смыли… – внимательно смотрел он на Маргариту. – Тогда я понял, что всё! – развел он руками. – Успел влюбиться… А дальше… Я попытался тебе сказать, как ты мне пришлась по душе, – ты стояла молча и не отбивалась. В любовных признаниях я не мастер, вот и осмелился поцеловать твой синяк – ты смирно стояла. Я тебя поцеловал уже в губы – ты опять ничего: стоишь и даже слова против не скажешь, – пронзительно стал смотреть на девушку Рагнер, а она сильнее розоветь в щеках. – Я был готов и по лицу получить и, вообще, к чему угодно… – выдохнул он, не отводя от нее глаз. – Но ты… – выдохнул он еще раз. – А когда я утром вышел минуты на три за дверь и радостный прибежал назад с куском мяса, то слышу: «Еще раз – и я себя порежу или из окна брошусь… Отпустите и не трогайте», – проворчал он.
Маргарита не знала, что ему ответить, – не про стихи же Блаженного рассказать и о том, что, устав ужасаться сбывающихся предсказаний, она покорилась судьбе. Она молчала и трогала свои горящие щеки.
– Ладно, – уже спокойно выдохнул Рагнер. – Забыли… Мы, люди, хоть и разум имеем, да вот почему-то порой им не пользуемся. Я сам то и дело глупости творю, а ты так вовсе еще маленькая… Чего я хотел? Тебе всего пятнадцать… – нежно поглядел он на девушку и платок на ее голове. – Праздничный обед, значит, кстати пришелся?
– Да, спасибо вам большое, а то… – расстроенным голосом сказала она и вовремя замолчала, чуть не упомянув о том, что недавно узнала.
– А то? – всё равно зацепился за слова Рагнер.
– Ничего такого… – грустно улыбнулась она ему. – Обычно мне не везет в этот день. Прошлый был просто ужасен.
– Да? А ну выкладывай. Только если это весело и ты не будешь плакать – иначе не надо.
Маргарита пожала плечами и стала рассказывать, как сломала дядюшкины часы. Воздух над столом разрядился: девушка перестала грустить, а Рагнер выглядел довольным.
– Твой дядя мне бы точно понравился, – смеялся он. – Если бы не война, то мы бы подружились.
– Да, он очень славный. Интересно, где его розовая куколка? Всё ли с ней в порядке? Или ее украли вместе с часами? Или просто что-то плохое с ней сделали…
– Уверен, твой дядя смог о ней позаботиться лучше, чем о тебе, – хмыкнул Рагнер. – Извини, – тут же поправился он. – Я дурак. Ты ведь это уже поняла.
– Нет, вы просто правду сказали, – покрутила Маргарита бокал за ножку и попробовала улыбнуться.
– Так! Говори, что хочешь в подарок, – твоя очередь. Я всё могу достать. Хоть изумруды и рубины – подойдут к твоим глазам и губам.
– Этого мне не надо, – более радостно ответила Маргарита. – Но есть кое-что… Вопрос, как и у вас. Если бы вы ответили – это было бы подарком. Я о вашем кресте на спине.
Рагнер закатил глаза.
– Сдался он тебе! Хочешь знать, как я повстречал Дьявола и продал ему душу?
Маргарита испуганно на него посмотрела.
– Так это правда?
– Ну… – замялся Рагнер. – Не то, чтобы прям Дьявол. Человек, но страшноватый… И внешне он… Необычный человек внешне и… это было за Линией Огня в Сольтеле.
– За ней же нет жизни… – удивилась Маргарита.
– Вот потому я и не хочу ничего говорить, – скривил Рагнер рот на одну сторону. – Зачем тебе это? То, что я скажу: ты или мне не поверишь, что, скорее всего, так и будет, или тоже продашь душу Дьяволу, – улыбнулся он. – Хотя ты ее уже отдала. Помнишь, девчонка?
– Расскажите, – потребовала Маргарита. – Вам ведь всё равно: поверю я или нет. Если не поверю, то останусь при своем, а вы, думаю, не расстроитесь.
Рагнер жестко посмотрел на нее, встал, подошел к окну и постоял там с минуту в раздумье, затем вернулся к столу и скинул Айаде на пол остатки своего мяса.
– Обед испорчен, – вздохнул он, швыряя тарелку на стол и садясь на стул. – Ладно, слушай. Мне было почти семнадцать, сердце мое было разбито, и я разругался со старшим братом еще тогда. С тех пор мы не общались. И об этом, – уточнил он, – я рассказывать не буду!
Маргарита кивнула.
– В Ларгосе, где я вырос, там делают корабли. И мой друг… Это Вьён, о котором я недавно рассказал. У него своя верфь – наследство его отца. Я тогда хотел героически умереть, и выпросил у него его первый корабль, что он не мог продать. Корабль был… как бы это сказать… Друг мой пытался создать уникальный корабль: чтобы был большой и быстрый даже против ветра. Друг мой – он тоже уникален, но об этом не сейчас… Корабль у него вышел, конечно, большим, но вовсе не быстрым, зато дико уродливым. Он назвал его «Гиппокампус» или «Морской конь» с языка древних… Название тоже всем приходилось пояснять… Веришь или нет, но кроме обычной мачты и большого паруса, корабль имел еще и по бокам два косых паруса, похожих на крылья, только мачты вращались как весла. Из-за них осадка судна вышла большой и крен тоже, а зрелище, когда наш морской конь расправлял крылья, было незабываемое… – засмеялся Рагнер, но тут же вздохнул и помрачнел. – Одним словом, «Гиппокампус» был Вьёну не нужен. Я пообещал не обрубать боковых мачт, пройти и моря, и океаны, вернуться и дать совет, что ему изменить. Если тебе интересно, то мой совет был: обрубить чертовы мачты. Хотя они мне, Эорику и еще десятку людей жизни спасли… Но позднее об этом. Далее я смог увлечь сотню парней из Ларгоса идеей присоединится к Священной войне в Сольтеле. Служить Экклесии как воин очень выгодно: и деньги хорошие, и семьям подати платить не надо… Можно очень быстро стать оруженосцем, а то и рыцарем, не дожидаясь возрастов Посвящения и Страждания. Полгода в Сольтеле – это уже подвиг: для получения рыцарского достоинства вполне хватает. Гео опять же спасаешь и всех людей – мы тогда все в это верили… Каким-то чудом мы прошли на «Гиппокампусе» по Большой Чаше и не потопили себя. На плавание до Южной Леонии и еще время, пока мы торчали в королевстве Ламнора, – всего на это ушло две с лишним восьмиды. Мне как раз семнадцать исполнилось. Потом еще восьмиду без малого мы плыли до Нибсении, северо-восточного куска Сольтеля, что был уже отвоеван. Там еще без особого дела больше восьмиды топтались, ждали конца поры ливней. Полгода на ветер, а потом дорвались: после Весенних Мистерий поехали завоевывать местные поселения. Одно за другим. Шли вдоль побережья, порой лесами, избегая пустыни. Наша сотня ларгосцев была частью полка в две тысячи воинов – по десять в копье: всего двести ударных копий. На каждого – по четыре боевых коня, лучшие кольчуги и доспехи, бычьи собаки, волкодавы и собаки-ищейки, ружья, порох, ручные пушки… Выглядели мы очень страшно и знали это. Мы заходили в поселения и убивали всех мужчин. Оставляли живыми лишь женщин, девочек и тех мальчиков, у которых еще не прорезались все молочные зубы и которые не успели получить душу. Но, как правило, мы их находили уже мертвыми – сольтельцы сами убивали женщин и младенцев, чтобы они не достались нам. Так что мы почти всегда попадали в уже никому не нужные из живых поселения.